— Горб худеет, а он сам ничего, живет.
Теперь даже молчаливый, бесстрастный зять Пиапона пересел к Богдану и рассматривал двухгорбого верблюда.
«Да, тысячу раз прав Павел, книги — умные друзья», — подумал Пиапон.
— А в других книгах, что оставил тебе учитель, — наверное много интересного, — поинтересовался он.
— Должно быть.
— А может, меня научишь читать?
— Это трудно, дедушка, я ведь не учитель.
— Ты показывай, я попытаюсь запомнить.
— Ты это от скуки хочешь чем-то себя занять.
— Разве это плохо?
— Конечно, плохо, учитель говорил, что учиться надо хотеть душой и сердцем, надо хотеть стать грамотным человеком, тогда и учиться легче, и запоминаться будет легче.
— Хорошие слова. На охоте ведь тоже так, когда очень и очень хочешь добыть соболя, добудешь обязательно.
— Дедушка, а куда ушел учитель?
Глотов только Пиапону сказал, что после ледостава он исчезнет из стойбища. Еще он сказал, что малмыжский поп пожаловался на него, и он уже не имеет права обучать детей охотников. «Это даже хорошо, — смеялся Павел Григорьевич. — Я теперь свободен и могу сбежать. Только детей жалко оставлять».
Почему он раньше не бежал, почему решился сейчас только бежать, Пиапон не стал спрашивать: сколько бы человек ни жил на чужой стороне, его когда-нибудь обязательно потянет на родную землю.
Когда Пиапон уходил в тайгу, Глотов сердечно попрощался с ним, сам он оставался в стойбище, ждал, когда лед закрепится на Амуре.
— Пиапон, не забывай наши беседы, не забывай, что я тебе рассказывал, — говорил он на прощанье. — Кто знает, может, нам еще придется встретиться.
И Пиапон тоже думал, что в жизни всегда бывает так — встретишь хорошего человека раз, пройдет много времени, и обязательно его опять встретишь. Кто знает, может, и вправду встретится с Глотовым. Только вот далековато живет, ведь на ту землю, где он живет, даже солнце запаздывает.
— Куда же он ушел? Учителя родная земля потянула, — ответил Пиапон племяннику. — Это в крови каждого человека. Я вот ездил совсем недалеко, в Маньчжурию, жил там немного больше месяца, но меня уже дом тянул, даже оморочка снилась по ночам. Поэтому я знаю, мне никогда долго не прожить на чужой стороне, без Амура, без тайги, без нашей рыбы и зверей.
— А мне так хочется куда-нибудь попасть, — мечтательно проговорил Богдан. — Читаю и вижу пустыню, чувствую жару…
— Ты сперва хоть медведя убил бы, — сказал зять Пиапона.
— Ты чего разговорился? — удивился Богдан.
— Это хорошо, — усмехнулся Пиапон. — Это к хорошей погоде.
В этот день зять Пиапона больше не проронил ни слова, а размечтавшийся Богдан говорил безумолчно. О чем только он не мечтал! То переплывал моря на оморочке, сражался с морскими чудовищами, то ехал по пустыне на верблюде, и с ним случались всякие приключения. Пиапон с удовольствием слушал его, иногда, сам не замечая того, включался в эту своеобразную игру и начинал фантазировать вместе с племянником, потом спохватывался, замолкал надолго и думал, что хорошо коротать долгие пурги в тайге с таким весельчаком, как Богдан, что его россказни интересней намного, чем сказки и легенды, что Глотов хорошо поступил, научив Богдана читать; если бы он не научил читать и не дал мальчику книг, то откуда у него, у шестнадцатилетнего юнца, могла разыграться такая немыслимая мечта?
На следующий день установилась погода.
Снегу выпало так много, что собаки совсем тонули в нем и могли идти только по следу лыж охотника. Пиапон отправился на расследование ближних ключей и распадков, он шел налегке, без ружья и копья. Богдан, последовав его примеру, тоже оставил ружье.
Шли долго, широкие лыжи утопали в мягком нежном снегу и быстро утомляли охотников. Богдан совсем устал и попросил Пиапона сделать небольшой отдых. Подобрали укромное место, разожгли костер, начали в кружках заваривать чай.
— Зверей мало, — сказал Пиапон.
— Снег большой, потому спят, — ответил Богдан.
За всю дорогу охотникам встретились несколько следов белок, соболей, горностаев, но ни одного следа крупных зверей. Подкрепившись чаем, охотники пошли дальше. Не прошли и двести шагов, как наткнулись на след лося; таежный великан медленно шагал в этом месте, вся его длинная нога тонула в снегу. Пиапон пошел по следу. Лось временами останавливался, потом так же медленно шагал дальше. Но вот он сделал прыжок и поскакал. Пиапон припустился за ним, оставив племянника далеко позади. Богдан бежал по следу лыж, сзади него неслись собаки, часто зарываясь в снегу по грудь. Следы лося и лыж Пиапона вели на вершину сопки, умный зверь знал, что на вершинах сопки, на гребнях между ними он найдет спасение, потому что там всегда мало бывает снега: ветры сносят его.
Лось бежал с вершины на вершину сопок, неотступно преследуемый охотником, но вдруг за одной сопкой перед ним распахнулась низина, и он вынужден был спуститься вниз, в распадок, где снегу было ему почти по грудь. Но лось был старый, испытанный боец, он ушел не от одного охотника, победил не одного противника в осенних сражениях за самок. Он и сейчас уйдет от преследователя, ему только перейти эту широкую низину, добраться до следующей гряды сопок, и там его не догонят самые быстроногие охотники. Лось спустился в низину и тяжело побежал к возвышавшейся сопке. Бежал недолго, как почувствовал за собой охотника. Он оглянулся — охотник настигал его, тогда он круто повернулся к преследователю и приготовился к бою: нет у него рогов, но зато есть сильные ноги, острые копыта. Он будет драться. Охотник тоже остановился. Снег глубокий, чтобы драться, надо притоптать, примять его. Лось, не сводя глаз с Пиапона, мял снег.
Когда Богдан догнал Пиапона, он стоял перед лосем в нескольких шагах с ножом в руке, а лось продолжал мять снег: он уже очистил довольно большое место для боя. Собаки сразу бросились на зверя, с лаем, ловко увертываясь от его грозных копыт. Теперь лось, позабыв об охотниках, следил за назойливыми собаками. Пиапон срезал две длинных березки, очистил от веток, на конце одной из них прикрепил нож Богдана.
— Обойди с той стороны, — сказал он Богдану. — Будь осторожен, издали маши на него палкой, зови собак, чтобы они нападали с твоей стороны. Будь осторожен, — еще раз предупредил он.
Богдан обошел вытоптанную лосем площадку, подошел с противоположной стороны и начал с криком размахивать палкой. Собаки подбежали к нему, подняли оглушительный лай. Лось повернулся к Богдану, смотрел на него большими испуганными глазами: глаза его, казалось, просили: «Оставь меня, я бесконечно устал. Убери собак».
Пиапон сзади подкрадывался к зверю, подошел шагов на десять, но лось заметил его, круто угрожающе повернулся к нему. Пиапон метнул в бок лося нож и отбежал в сторону, Лесной великан, будто чему-то удивившись, застыл на месте, растопырив ноги: на черном его боку торчало самодельное копье. Собаки бросились на него, одна вцепилась зубами в заднюю ногу и старалась перегрызть сухожилие, но лось легко отбросил ее в глубокий снег, другую слегка задел острым копытцем, и она свалилась с проломленным позвонком. Лось еще раз ударил ее, и она перестала визжать и замерла.
Богдан бледный подошел к Пиапону и пробормотал:
— Дедушка, он убил твою любимую собаку.
— Вижу, не слепой, — жестко ответил Пиапон.
Лось наклонил голову, будто у него были ветвистые тяжелые рога, и начал бодать комолой головой мертвую собаку.
— Он защищает свою жизнь, — немного помолчав, сказал Пиапон. — Собери дров, разожги костер рядом.
