зубы было невозможно. Токто обвел взглядом хомаран, но, не найдя нужной вещи, рывком вытащил нож из ножен и стал им разжимать зубы Гэнгиэ. Все в хомаране замерли, стало так тихо, что слышно было только клацание стали о зубы женщины.
— Осторожнее, нож ведь, — прошептал Гида дрожащим голосом.
Когда появилось небольшое отверстие между зубами, Токто осторожно тоненькой струйкой влил в него рыбий жир. Гэнгиэ сделала глоток, другой. Она глотала спасительный жир. Немного спустя ее вырвало. Токто вытер ее рот и опять продолжал лить жир. Еще через некоторое время Гэнгиэ открыла глаза, зашевелились, задвигались, сведенные судорогой, челюсти.
— Кажется, проходит, — шептал Токто, глядя на любимую невестку.
Гэнгиэ долго смотрела на него, и вдруг слезы струей потекли из глаз к вискам.
— Ничего, все хорошо. Лежи, — сказал Токто громче, вытер слезы с лица Гэнгиэ и вышел из хомарана.
К нему подошла Кэкэчэ.
— Я хочу тебе сказать, — проговорила она. — Хочу сказать… — она замялась, опустила глаза.
— Говори, чего ты скрываешь от меня?
— Не скрываю. Гэнгиэ от подружек узнала, что наш сын имеет ребенка.
— Ну и что?
— Спрашивала у меня, правда это или нет, я сказала, что это ее не касается, что наш сын любит ее… Она какая-то не такая… Я думаю, она нарочно хотела умереть…
— Как это нарочно?
— Когда узнала, что наш сын имеет ребенка от другой, она съела гу. Она хорошо отличает гу от черемши, это я знаю, сама мне прошлый раз показывала гу.
— Зачем же умирать из-за того, что Гида имеет ребенка? — спросил Токто.
— Ревнует.
— Так это же было до женитьбы.
— Все равно. Она хочет быть единственной…
— Родился ребенок, пусть живет. Что теперь сделаешь?
— Она, наверно, чувствует, что бесплодна, — тихо сказала Кэкэчэ, — сколько они уже живут, а она все не беременеет. Я кормила ее утиным яйцом, смешанным с мукой… Давала пить чай с сухой пуповиной ребенка. А она не беременеет.
«Надо с ней поговорить», — подумал Токто, но в этот день Гэнгиэ чувствовала себя плохо, и он не стал говорить с ней, а в последующие дни рыбная ловля, охота увлекли его, и он забыл об этом.
Проходили дни за днями. Токто с Потой и Гидой ловили рыбу, ходили на охоту, они, как обычно, заготовляли запасы на зиму. Приезжал в гости Богдан, пробыл с родителями полмесяца и уехал обратно в Нярги. Приближалась осень, утки начали сбиваться в стаи, готовиться к отлету. Рыбаки готовились к кетовой путине. Токто чинил невод, невод был старый, латаный-перелатанный.
— В следующем году купим новый невод, — говорил он ползавшему возле него сыну. — Новый невод у нас будет. Понял? Такой невод купим, тебе еще достанется. Будешь кету ловить, носы их грызть.
Токто любил, когда сын находился возле него, ловил муравьев, букашек. Мальчик колокольчиком разливался, когда по его руке ползли муравьи. Токто смеялся вместе с ним, ловил кузнечиков, бабочек, отрывал у них крылья и отдавал сыну. Тэхэ с серьезным видом разглядывал незнакомых насекомых, давил их и выбрасывал.
— Охотник! — смеялся Токто.
Мальчик рос здоровым и крепким, и ничто не предвещало о несчастье. Но однажды, ползая возле отца, он уткнулся лицом в траву и начал дергаться. Токто схватил его, прижал к груди.
— Гида, неси… — закричал он в растерянности, но что нести, сам не знал.
Прибежала Кэкэчэ, за ней Идари с Гэнгиэ. Взрослые столпились возле Токто с Тэхэ, и никто не знал, что делать.
— Опять… — прошептала Кэкэчэ и заплакала. Она вспомнила сына, который так же внезапно начал дергаться, судорогой свело ему руки и ноги, а к вечеру он скончался.
— Гида, езжай за шаманом Тало! — сказал Токто.
Гида сел в оморочку и поехал в Джуен, где жил шаман.
— Может, он что проглотил, — предположил Пота.
— Нет, он ничего не брал в рот, я смотрел, — ответил Токто.
Мальчик побледнел, дышал отрывисто, его била судорога. Токто смотрел в закатывавшиеся глаза сына, и его слезы закапали на новый халат мальчика.
— Сын, что с тобой?.. Хоть умел бы говорить… Что с тобой, сын? — шептал он.
Мальчик вытянулся и замер. Токто плакал, он впервые плакал над трупом своего ребенка.
Оморочка Гиды далеко отошла от берега, не было смысла кричать, чтобы он возвратился. Пота соорудил из юкольных палок усыпальню. Мальчика положили на усыпальню, как взрослого, прикрыли лицо белым коленкором.
Токто посидел перед сыном и вышел из хомарана.
Из-за облаков выглянуло солнце. Токто вышел на берег, сел на траву. Он смотрел на озеро, на сопки на другой стороне озера, на чернеющую точку — оморочку Гиды. Пота принес ему раскуренную трубку, сел рядом. Они курили и молчали.
Следующий день тоже выдался солнечный, спокойный. Вернулся Гида и сообщил, что не застал Тало, он уехал в Болонь.
Токто пошел в хомаран, вынес жбан с замурованной душой сына.
— Смотри, солнце! Смотри!
Он поднял жбан над головой и бросил о камень. Жбан с гулким звоном разлетелся на куски, на камне остался мешочек, сшитый руками Кэкэчэ. Токто вернулся в хомаран.
— Гида, слушай меня, — сказал он не своим голосом. — Ты женишься на Онаге, ребенок твой. У нас нет лишних людей, мы не можем бросать своих людей. Женишься, я тебе говорю, я твой отец. А ты, Кэкэчэ, собирай вещи.
Токто зажал труп сына под мышкой и размашисто зашагал к густым тальникам. Он далеко отошел от хомарана, положил трупик на поваленный толстый тальник.
— Слушай, солнце! Смотри, солнце! — закричал он, глядя на небо, на ослепительное солнце. — Я молился тебе всю жизнь, я верил тебе и эндури. Ты могущественный, ты всесильный, докажи теперь мне свою силу, убей меня здесь на месте! Убей! Ну, убей! — Токто широко расставил ноги, он искал опору, чтобы достойно принять смерть. Солнце смотрело на него и будто смеялось. Токто закричал вновь: — Если ты эндури, если ты все можешь, убей меня на месте! Почему не убиваешь? Не можешь? Ты ничего не можешь. Даже детей моих не мог уберечь, даже сейчас меня не можешь убить! Я тебе больше не верю! Вот тебе мой последний сын, и последнюю жертву я тебе приношу. На! На тебе, солнце! На!
ЧАСТЬ 3
ГЛАВА ПЕРВАЯ
День и ночь шумел Амур широкий, с грохотом рушил забереги и играючи перекидывал с места на место многопудовые льдины, крошил их на мелкие осколки и нес это крошево — «сало» на своем хребте вниз к морю. Проходили дни в шуме и грохоте, но с каждым днем все тише, все покладистей становился Амур. Крепли забереги, скоро совсем они сомкнутся. Затихал Амур умиротворенный.
Пиапон с зятем и с Богданом уже месяц ловил на заберегах ангалкой сазанов и сомов. Много пудов рыбы наловил он. Пиапон каждое утро встречался с Амуром, наблюдал, как он сражался с морозом.
