Богдан за год окреп, возмужал, восемнадцатилетний юноша не уступал в силе некоторым зрелым мужчинам. Молодые женщины подшучивали над ним, прикидывались влюбленными, обещали изменить мужьям и вводили стеснительного юношу в краску. Известие о свержении царя Богдан воспринял так же равнодушно, как и все няргинцы.
«Был царь, не стало его, кто-то будет вместо него», — подумал Богдан и позабыл бы он об этом событии, если бы не последующие сообщения с верховьев и с низовьев Амура. Эти сообщения взволновали молодого охотника и заставили призадуматься. «Почему был изгнан царь?» — впервые спросил он. Но кто мог ему объяснить, почему был изгнан царь? Пиапон пересказал слова Павла Глотова, но юношу это не удовлетворяло. Митрофан, которого раньше Богдан считал всезнающим, тоже не мог ничего объяснить.
— Дед, провели бы русские в наше стойбище железные нити, и мы могли бы, сидя в стойбище, слушать все новости, — говорил Богдан, глядя на грохочущий Амур.
— Да, это было бы хорошо, — поддержал его Пиапон. — Только кого найдешь понимающего в этих…
— Аппаратах, — щегольнул юноша своим знанием.
— Может, ты уже все понимаешь, ведь ты часто встречаешься с хозяином железных ниток.
— Нет, там все сложно. Русский тот говорит, надо долго учиться, чтобы передавать и принимать разговоры.
— Вот и учись.
«Так же говорил большой дед», — подумал Богдан и вспомнил рассказ Баосы, как он принял телеграфную линию за ловушку на пролетающую дичь…
Однажды утром, когда рыбаки пришли на лов рыбы, их встретила тишина. Амур застыл. Присмирела могучая река. Ночью выпал небольшой снег, припорошил лед, прибрежные тальники. Куда ни взгляни — кругом первозданная белизна. И тишина. Белая тишина на Амуре. Надоедливые вороны исчезли куда-то, сороки-трещотки замолкли в густых тальниках. Все замерло вокруг, казалось, что все живое скорбит над Амуром.
— Тишина, хорошо, — сказал зять Пиапона.
— Дед, — обратился Богдан к Пиапону, — дня через два, три можно в Малмыж?
— Можно, — согласился Пиапон.
Но ни через три, ни через пять дней Богдан с Пиапоном не смогли съездить в Малмыж: после ледостава рыба стала ловиться, да все крупная, жирная.
На десятый день после ледостава на Амуре, когда они вернулись вечером домой с богатым уловом, их поджидал Митрофан.
— Первую почту гоню, — сообщил он и, не выдержав, воскликнул: — Пиапон! Власть взяли большевики. Ленин главенствует! Понял? Выходит, что это наша власть, она сразу заявила, что земля — землепашцам, а фабрики и заводы — рабочим. Вот как! А еще Ленин заявил — конец войне! Слышишь, конец войне, выходит наш Иван скоро возвернется домой. Надя радуется и опять плачет. Но это ничего, пусть плачет, от радости не засохнет.
— Хорошие новости принес, Митропан, — сказал Пиапон. — Очень хорошие, мы ждали их. Богдан давно собирался сходить на лыжах, да я не пускал — лед слишком тонок был. А потом рыба пошла, хорошо пошла.
Пиапон вспомнил слова Павла Глотова, когда он, упомянув имя Ленина, добавил: «Запомни, Пиапон, это имя, оно тебе не раз встретится в жизни». Прошло всего два года, и Пиапон второй раз услышал это имя. Но Пиапон многое забыл из того, что рассказывал Глотов, перепутались понятия, казалось бы, усвоенные накрепко. Большевики, меньшевики, Ленин… Пиапон не мог распутать этот клубок и махнул рукой: он знал главное — большевики и Ленин боролись с царем, чтобы уничтожить его, уничтожить хозяев фабрик, хозяев земель. Теперь они у власти, теперь вся жизнь изменится… Но как она изменится — это тоже было не ясно.
— Кто такой Ленин? — спросил Богдан.
— Он главный большевик, он боролся с царем, чтобы рабочим и крестьянам лучше жилось, — ответил Митрофан.
— Это я понял, ты расскажи, кто он такой, как боролся.
— Откуда я все это могу знать, я про тебя-то не все знаю.
Богдан опять был разочарован в Митрофане. Как же так? Митрофан русский, живет в русском селе, где летом пристают пароходы, а зимой ямщики меняются на этом полустанке, у них хозяин железных ниток и как же он не знает о человеке, который боролся за народное счастье. Все это было непостижимо. И расстроенный Богдан сказал:
— Ты же русский.
— Ну и что? — не понял Митрофан.
— Ты должен все знать.
Митрофан пристально поглядел на расстроенное лицо Богдана и понял, что тот глубоко обижен.
Известие, привезенное Митрофаном, было важное и интересное, потому Пиапон послал младшую дочь Миру за соседями. Пришли жители большого дома: Улуска, Дяпа, Калпе, Хорхой, они еще днем приехали с лесозаготовки навестить жен и детей. За ними пришел Полокто с сыновьями Ойтой и Гарой. Приплелся Холгитон. Гости расселись кто где мог, табуреток всем не хватало. Митрофан вновь повторил свой рассказ и закончил так:
— Пришла наша власть, простых людей, рабочих и крестьян. У помещиков отбираем земли, у хозяев отбираем заводы и фабрики. Народ становится хозяином. Всех богачей уничтожим!
Некоторые из сидящих не понимали того, что говорил Митрофан, хотя он говорил по-нанайски. Но никто не стал переспрашивать.
— Как это понять — уничтожить? — спросил только Холгитон. — Убить?
— Не знаю, — ответил после раздумья Митрофан. — Всех, наверно, не будут убивать.
— А Американа надо убить! — неожиданно жестко проговорил Холгитон.
— Санька Салов тоже богач, — сказал Калпе.
— И Ворошилин.
— И торговец У.
Еще некоторое время продолжался подсчет местных богачей, и все это время Полокто не проронил ни слова. Он сидел с застывшим лицом, и казалось, что он безразличен ко всему на свете, а более всего к проходившему горячему разговору. Разговор этот продолжался за ужином, и гости разошлись только тогда, когда недовольная Дярикта при них начала стелить постели.
Утром Митрофан повез почту дальше, колокольчики на дугах его лошадок зазвенели над Амуром. Через день-два Амур ожил, потянулись почтовые кошевки с колокольчиками, длинные скучные обозы, упряжки нарт. Богдан в эти дни повез в Малмыж к Колычевым нарту отборных сазанов и сомов. Там он зашел в лавку Саньки Салова, где теперь хозяйничал приказчик, где встретился с вернувшимся из Николаевска управляющим Шаргинского лесозавода.
— Черт те знает, что происходит в городе, — рассказывал управляющий, тучный малоподвижный мужчина с толстой шеей и расплывшимся лицом. Он мельком взглянул на Богдана и хотел продолжить рассказ, но приказчик подал ему знак. Управляющий остановился на полуслове и спросил:
— Он знает язык?
— Оно знакомец хозяина-с, — определил Богдана приказчик. — Хозяин благосклонно относится к ним.
— А, — промычал управляющий. — Так вот, волнения везде, в городе, в порту, на рыбопромыслах. Хозяин имеет две огромные заездки, как он их приобрел — этого никто не знает. Даже я не знаю.
— Хозяин-с умен, — сказал приказчик.
— Раньше эти заездки принадлежали другому лицу, говорят, то лицо теперь нищенствует. Правда то или нет — не знаю. Вот на этих заездках заволновались рыбаки. Подстрекали их большевики. Везде расплодились эти большевики, где только их нет! Подстрекают они и рыбаков Амгуни, и те потребовали — снять заездки. Видишь ли, к ним в Амгунь меньше стала проходить кета и горбуша. За ними рабочие засольных цехов потребовали повышения заработной платы. Черт те знает, что такое? Потом потребовали,
