— Хотите ещё? — спросил Друзин.
— Хочу, — ответил Ходунов. — Но не буду. По нашему распорядку вторую рюмку — в самолете. У нас обычно всегда с собой было.
— Можно здесь взять. Давайте возьмем бутылку вот такого.
— Зачем? Здесь очень дорого получится. Уж лучше тогда купить внизу, без пошлины. Если хотите, можно спуститься.
— Пошли. Время еще есть, все равно делать нечего.
Уже в магазине, выбирая коньяк, Ходунов спросил:
— А как вы планируете организовать наш быт в Женеве? Вы ведь наверняка это тоже продумали.
— Конечно. Я заказал два номера в той гостинице, где вы жили в последний раз. Нельзя же было брать один номер. Не так поймут. Но не обольщайтесь, жить-то мы будем в одном номере.
— Понял, — кивнул Ходунов. — Ну, в нашей ситуации другого варианта просто нет. А вы иностранный язык знаете какой-нибудь?
— Практически нет. Учил английский, но почти без всякого толку.
Когда они заняли свои места в самолете, Друзин напомнил Ходунову:
— Мы хотели посмотреть ваш список.
— Да, конечно. — Ходунов достал из сумки блокнот. — Вот, одиннадцать пунктов. Ну, я их просто для себя обозначил. Могу дать пояснения по каждому пункту.
— Давайте, — серьезно сказал Друзин.
— Так, пункт номер один. Это замок в Шильоне. Там, в замке, на уровне второго этажа есть внутренний двор. И со двора есть выход на дорожку, которая уступом идет вдоль стены. Обычно по этой дорожке никто не ходит. Место подходящее.
— Понятно. Дальше.
— В Женеве на набережной в парковой зоне есть такие небольшие каменные павильоны. По виду им не меньше ста лет, и выглядят они довольно неказисто. Три из этих пунктов — это как раз такие павильоны. Ну, и все остальные точки такого же плана — в Женеве во многих местах есть такие хозяйственные сарайчики, где уборщики хранят свой инвентарь. Они, как правило, скрыты кустами. Такой сарайчик есть у фонтана в парке, у летнего дворца на другой стороне озера.
— Понял. А какое место из этих в Женеве вы бы сейчас выбрали?
— Нет особых предпочтений. Надо спокойно, методично осмотреть все. Я не исключаю, что ещё какое-то место всплывет. Походим, посмотрим.
— Ну и на сколько же дней вы планируете наши поиски?
— Три-четыре дня будет достаточно. За это время или уж найдем, или…
— Будем надеяться, что никаких «или» не будет, — усмехнулся Друзин и потянулся в кресле. — Найдём. Обязательно.
Вскоре принесли обед, и Ходунов позволил себе ещё одну рюмку коньяка из той бутылки, что они купили. Коньяк оказался таким хорошим, что Ходунов позволил и ещё одну. Друзин коньяк не пил. А потом Ходунов уснул.
Сквозь сон Ходунов услышал, как объявили посадку и предложили пристегнуть ремни. Он открыл глаза.
Самолет сильно накренился, делая поворот, как будто специально показывая в иллюминаторах сверкающие белоснежные заснеженные вершины, выделяющиеся на их фоне черные зазубрины скал. А ниже — плотная, неподвижная вата облаков, казавшихся такими, что по ним можно было ходить. Даже не верилось, что через несколько минут самолет сможет нырнуть туда и приземлиться.
— А погода-то в Женеве, похоже, неважная, — сказал Ходунов, протирая глаза, обращаясь к Друзину, который рассматривал яркую картину сверкающих гор в иллюминаторе на противоположной стороне.
— Да, облачность, — ответил Друзин, повернувшись к Ходунову.
— Что-то вид у вас усталый, — сказал Ходунов, взглянув на Друзина. — Вы хоть поспали немного?
Сам-то Ходунов чувствовал себя намного лучше. Напряжение, которое не спадало с раннего утра, ушло. Друзин отрицательно покачал головой.
— Ну и напрасно. — Ходунов попытался вытянуть ноги, затекшие от долгого сидения в том узком пространстве, которое, по мысли создателей самолетов, должно быть вполне достаточным для пассажиров туристического класса. — Пользовались бы случаем. Тут-то я уж точно никуда не денусь. Не полезу же через вас. Или вы боитесь, что я вас задушу?
Друзин повернул голову к Ходунову и хмыкнул:
— Просто никак не спалось. А душитель из вас, конечно, тот еще. Но я смотрю, вы оживились. К добру ли это?
— К добру, к добру, — улыбаясь и потягиваясь в кресле, сказал Ходунов. — Это коньяк, наверное. Целебное действие.
Друзин тоже вытянулся в кресле и кончиками пальцев стал круговыми движениями массировать щеки, лоб, затылок.
— Это меня Хозяин научил, царство ему небесное. Усиливает кровообращение. Здорово помогает.
— А вот это я сомневаюсь. Нет, я сильно сомневаюсь.
— В чём? Не понял.
— Сомневаюсь я, что он в царство небесное попадет. Со стороны бога это было бы неправильно, — усмехнулся Ходунов и взглянул на Друзина. Но тот был совершенно серьезен.
— А может, он был хорошим христианином. Молился, посты соблюдал. Разве это невозможно? — Друзин говорил, сдвинув брови, с очевидным напряжением. Для него этот вопрос, видимо, был отнюдь не праздным.
«Ну и ну, — подумал Ходунов. — О спасении души думает. Надо же».
Он снова взглянул на православный крестик, который виднелся на груди у Друзина. Ходунов-то подумал, что это просто дань времени и моде. А он, оказывается, серьезно.
— Так что, думаете, не будет ему царства небесного? — повернувшись к Ходунову и упершись в него взглядом, продолжал Друзин.
— Откуда я знаю? — улыбнулся Ходунов. — Я просто сомневаюсь. По-моему, человек может рассчитывать на рай после смерти, только если он живет праведно. А если он творит зло, а потом молится, не видать ему этого.
Друзин покачал головой:
— Здесь не так просто. В Библии на этот счет очень чётко написано.
— Что же написано? — Ходунов скептически посмотрел на Друзина.
— Я специально читал. И со священником одним разговаривал. Главное — это не грехи наши. Главное — признавать бога. Если человек покаялся и если он бога признает — у него хорошие шансы. Разве не так?
— Если вас это успокаивает, я готов согласиться, — усмехнулся Ходунов. — Действительно, в Новом Завете такой тезис присутствует. Но если внимательно прочитать этот текст, то ведь там много и других тезисов. И основные заповеди там есть. А их нарушение — это ведь грех. И так себе представлять: покаялся, признал — и в рай, это уж слишком просто было бы.
— Но ведь люди все грешат. Что же, никто не попадет?
Ходунов засмеялся:
— Я не знаю. В отличие от вас, я ведь даже не крещенный. Видите, и креста на мне нет. Да и к церкви у меня отношение не очень. Я на все это смотрю, если можно так сказать, неформально. Если по-простому, я верующий, но без церкви.
— Но так вроде не бывает.
— Почему? Сколько угодно. Многие верят в бога как в воплощение добра и справедливости. И не так
