уж важно, как мне кажется, какой из пророков представляет бога — Иисус, Магомет, Моисей или Будда. Главное — это различать добро и зло. И верить в добро. Так вот, я верю.
— Не знаю, — с сомнением в голосе сказал Дру-зин. — Специалисты говорят, что этого недостаточно.
— Может быть, — согласился Ходунов, не особенно желая обсуждать эту тему с Друзиным. — Я, конечно, в этом деле себя специалистом не считаю.
Резко потемнело. Самолет задергался, что-то застучало, как будто кто-то ударял мягкой колотушкой по обшивке. Потом стукнули выпускаемые шасси. И через несколько минут внизу неожиданно и совсем близко открылась земля.
После сияющего яркого мира гор и солнца на земле все казалось серым и непривлекательным. Лужи на сером бетоне, мелкий дождь, низкие облака, низкие безликие постройки аэродрома и совсем близкие предгорья, поднимающиеся прямо в серые клубящиеся облака.
— Что-то я совсем не так себе Женеву представлял, — с разочарованием сказал Друзин.
— Это погода, — успокоил Ходунов. — Ничего, в это время года это ненадолго. Выглянет солнышко, всё будет по-другому.
Через полчаса они уже были в гостинице.
Поднявшись на четвертый этаж, Ходунов привычно пошел по коридору и остановился у двери с цифрой 406.
— Вот наши номера. Это номер 406, следующий — 407. Какие наши действия, Анатолий Максимович?
— Заходим в 407-й, — сказал Друзин.
Войдя в номер, Друзин прежде всего внимательно осмотрел его. Ходунов, который уже, наверное, раз пять останавливался в этой гостинице и знал здесь буквально все, уселся в одно из кресел. Осмотрев номер, Друзин сел в другое кресло и строго посмотрел на Ходунова.
— Так, давайте определим некоторые правила на шей совместной жизни здесь. — Друзин сузил глаза и в упор посмотрел на Ходунова. — Уединяться вы можете только в ванне. Спать будете на этой кровати, я буду на этой. — Друзин помолчал, все так же серьезно и злоглядя на Ходунова. — И любую попытку оторваться от меня, любой контакт с кем угодно без моего разрешения я буду рассматривать как нарушение нашего соглашения. Я смогу добиться от вас всего, что мне нужно, и другими способами. Человек я умелый. Так что в ваших интересах не нарушать этих правил. Вы поняли меня?
— Вполне.
— Может быть, сомнения какие-нибудь остались?
— Нет, никаких сомнений. По крайней мере до тех пор, пока я не найду тайника. Вот что будет дальше, там сомнения остались.
Друзин пожал плечами:
— Что вас волнует? Я получаю пакеты, мы немедленно идем в банк, я вручаю вам вполне приличную сумму, и все. Вы остаетесь в этой гостинице, а я тихо испаряюсь. Но, — он поднял палец, — это только в том случае, если вы ведете себя, как мы договорились и меня не напрягаете. Договорились?
— Договорились, — согласился Ходунов и попытался улыбнутся. И тут же почувствовал, что попытка была не вполне удачной. Улыбка, похоже, получилась жалкая. — Да мне ведь ничего другого не остается. Можно душ принять?
— Это можно. Я за вами. Только, когда я буду в ванной, вам придется на некоторое время лишиться подвижности.
— Каким же образом?
— А вот, — Друзин достал из сумки два легких пластиковых ремешка. — Вы садитесь в кресло, а я этими ремешками стягиваю вам руки за спиной и ноги. Работают они не хуже наручников. Понятно?
— Понятно. Уровень доверия установлен, — снова улыбнулся Ходунов. Теперь улыбка уже вполне получилась.
Друзин вышел из ванной в трусах. Ходунов про себя отметил, что его сложению и мускулам позавидовал бы каждый.
«Вполне мог бы участвовать в соревнованиях по бодибилдингу, — подумал он. — Крестик вот только как-то не гармонирует».
— Видимо, надо арендовать машину, — приняв душ, сказал Ходунов.
— Да, прямо сейчас. Я поэтому и спиртного не хотел пить.
— Ну, за такой срок все выветрилось бы.
— Не хочу глупого риска. Вы знаете, где здесь прокат машин?
— Да. Это рядом. Я только не уверен, говорят ли они на английском.
С машиной уладили все очень быстро. Ходунову не понадобился французский. Служащий фирмы вполне сносно объяснялся по-английски. И арендовав стоянку для взятого напрокат «Фольксвагена», они отъехали от гостиницы.
— Так, сейчас по местному двенадцать сорок, — посмотрев на часы, сказал Друзин. — Сколько, вы говорите, до этого места?
— Километров восемьдесят-девяносто. Может быть, чуть больше.
— Ну, это часа полтора. Показывайте дорогу.
— Да тут нечего показывать. Все время вдоль озера. Будут указатели.
Погода понемногу улучшалась. Дождь прекратился. Исчезла пелена, делающая все неясным, размытым. Облака все еще низко клубились над озером. Весь мир сузился до пространства, ограниченного близким здесь противоположным берегом и прямо уходящими в облака горами, нависающими над дорогой.
Довольно быстро позади остались пригороды Женевы. Вдоль дороги были всхолмленные поля, аккуратно расчерченные узкими прямыми асфальтированными дорогами, ведущими к отдельным домам и фермам. На полях выделялись очень большие тёмные деревянные сараи, построенные, наверное, лет сто тому назад. Дальше на крутых склонах чаще стали попадаться виноградники. Аккуратно, по линеечке посаженные кусты, а под ними красноватая, глинистая и кажущаяся совсем бесплодной каменистая земля. Иногда дорога проходила и рядом с садами, в которых выделялись непривычные для России ряды яблонь с плоскими кронами, повернутыми под углом к линии рядов.
Друзин молчал, нахмурившись, без особого интереса оглядывая разворачивающиеся перед ними живописные картины. А Ходунов почти не глядел по сторонам. Он думал о том, что скорее всего это то последнее, что он видит в жизни. На него вдруг накатил приступ невыразимой тоски. Он почти физически почувствовал, что приближается конец. Всего только два-три дня. Дальше, если только ничего не предпринять, все будет кончено. Не оставит его Друзин просто так. Это совершенно очевидно.
Ходунов поежился и невольно тяжело вздохнул.
— Что это вы так тяжело вздыхаете? — Друзин посмотрел на Ходунова. — Грехи давят?
— Не знаю. Может быть. Вот только не знаю чьи.
— За собой, значит, не чувствуете?
— Почему? Безгрешных ведь не бывает. Конечно, и за мной есть.
— Покаяться надо. Так вы верующий или нет? Я так и не понял.
Ходунов пожал плечами:
— Если формально, то нет. Я в церковь не хожу, постов не соблюдаю.
— А я вот православный, крестился. — Друзин левой рукой достал висящий на шее крестик. — Я и в церковь хожу.
— А во что же вы верите?
— Как во что? В бога. А вы?
— Я верю в добро. Я же говорил. В добро, которое есть в людях.
Друзин скептически усмехнулся и посмотрел на Ходунова с осуждением. Ему, видимо, почему-то хотелось поговорить с ним на эту тему.
— Это не то. Совсем не то. Надо верить в бога. Если молиться и покаяться, бог все простит. Самый
