участвовавших в нападении. И я узнал этого круглолицего.
— Вы сказали об этом следователю?
— Нет.
— Почему?
— Доказательств прямых никаких. Если бы его задержали, все остальные тут же напряглись бы. Если бы за ним стали просто следить, так те за это время меня бы просто схватили, и все. Или, еще хуже, жену или дочку. Попросту говоря, я мог поставить под удар семью, понимаете? Так что, взвесив все, я сделал по-другому. Я пошел к этому бандиту и попытался его прижать. Ну, наивная попытка, но это в известной степени спровоцировало усиление напряженности у них внутри. Маленький камешек, вызывающий лавину. В итоге всех этих разборок победил-таки вот этот круглолицый. А потом я оказался с ним в Швейцарии.
— Ну а разве вы не могли попытаться освободиться?
— Попытаться-то я мог. Ну а какой был бы результат? Самое большее, чего я мог добиться, — это освободиться от него. А что дальше? Да ничего. Поэтому я ещё раньше решил, что поймать его можно только на этом тайнике. А для этого надо было предупредить полицию там, в Швейцарии. А он, естественно, ни на шаг меня от себя не отпускал. Вот я и придумал одну штуку. Еще когда был здесь, в Москве. Я решил сыграть на французском.
— Как это?
— Ну, он когда-то учил английский. Во всяком случае, мог бы понять фразу, сказанную на английском. Вот я и решил, что надо разыграть какой-нибудь как бы случайный инцидент с участием полиции. И потом сделать заявление. На французском. Попросил у него разговорник и подготовился. Я теперь эту фразу, наверное, на всю жизнь запомнил. «Же вудрэ декларэ офисьель…». Ну, итак далее.
— А что это означает?
— Текст был такой. «Я хочу сделать официальное заявление. Мой спутник — опасный бандит. В ближайшее время его можно захватить с грузом наркотиков. Груз хранится в тайнике на берегу Роны вблизи рю де Парк». Инцидент я устроил на переходе довольно удачно. И полицейские молодцы. Никакого вида не подали. Ну, потом-то я им объяснил ситуацию на английском. И все это на глазах у моего Спутника, за стеклянной перегородкой.
— Подождите, я не понимаю. А как же с тайником? Ведь вы же и сами не знали точного места. Вы же его искали.
Ходунов засмеялся, поднял рюмку с коньяком и посмотрел на свет. Отхлебнув немного, он поставил рюмку и посмотрел на Боброва:
— Знал, знал я. Конечно, знал. Мне Шутиков сказал это ещё там, в Женеве, в тот самый вечер. Он мне сказал всё совершенно точно. Так что все эти поиски — это я просто разыгрывал. Ждал удобного момента. — Ходунов откинулся в кресле и с удовольствием смотрел на Боброва, который даже непроизвольно приоткрыл рот. — Там еще одно было, совсем немаловажное. Шутиков, он же мужик-то опытный, он очень внимательно осмотрел эти самые пакеты. И когда он их осматривал, он нащупал внутри одного из них что-то твёрдое. Он надрезал пакет и обнаружил там в белом порошке прозрачные блестящие камешки. Они были только в одном пакете. Все это он мне сказал тогда, вечером в пятницу, перед нашим отлетом. Так что в этой игре у меня были достаточно хорошие карты. Я хорошо себе представлял, что мы ищем.
Бобров покачал головой:
— А что же с этим грузом? Порошок, камни?
— Один пакет Шутиков спрятал в замке, в Шильо-не. Я, естественно, постарался сделать так, чтобы мы сразу нашли его. Пакет этот мой сопровождающий уничтожил. Его, похоже, только камешки интересовали. А вот остальные пакеты и этот самый пакет с камнями Шутиков спрятал в расселине той скалы, которая на Роне. Помните, мы там были? Ну вы-то знаете это место. Там еще площадка и металлическая ограда.
— Ну, да, мы там и в последний день были тоже.
— Точно. Ну, когда мы с этим пришли туда, я говорю, давайте поднимемся выше и купим веревку. Я-то предполагал, что он меня пошлет. Ну а на него нашло что-то, даже не знаю. Пошел сам и без страховки. А полицейские, естественно, за нами следили. Там это очень удобно, кругом кустарник, деревья. И когда он вышел на карниз, они тут же и появились, сверху и снизу. Когда он взял пакет, они его уже ждали на площадке. А дальше я даже не знаю… То ли он оступился… Гляжу, а он уже летит. Почему? Тут все из области догадок. Да…
Ходунов, видимо, снова представил себе это и замолчал, глядя в темноту за окном.
— А пакет? — спросил напряженно слушавший Бобров.
— Пакет? — Ходунов снова взглянул на Боброва. — Понимаете, я думаю, что он все-таки оступился. И, вероятно, при этом резко взмахнул рукой. Потому что этот самый пакет полетел так, как будто его отбросили. Он, я имею в виду этого человека, упал на камни прямо у основания скалы. А пакет полетел дальше. Он упал на большой камень на берегу. От удара пакет лопнул, на камне остался след от этого порошка, его хорошо было видно сверху. А пакет свалился с камня в воду. Ну, вы же знаете Рону в этом месте. Искать там что-то, по-моему, совершенно бесполезно.
— И что же дальше?
Ходунов пожал плечами:
— Да потом уже ничего особенного. Меня снова повезли в полицию. Я пробыл там у них довольно долго, часа три, не меньше. В итоге мне сказали, что ко мне претензий нет. Это по поводу инцидента, который я устроил. Я, по правде говоря, на этот счет довольно серьезно волновался. Шутка ли, три помятые машины! А когда убедились, что там был действительно героин, вообще отношение стало, можно сказать, дружеским. И кофе предложили, и бутерброды. Спрашивают, чем могут помочь. А я говорю: как можно скорее домой. Ну, они тут же мне билет переделали на следующее утро. И даже машину прислали в гостиницу. Вот и все. — Ходунов не слишком весело усмехнулся. — Главное, жив.
— Да-а, — задумчиво протянул Бобров. — История. А как же эти деньги, которые были в чемодане?
Ходунов покрутил головой и вздохнул:
— Ох, с этими деньгами та еще история. Уже в Москве мы с Шутиковым говорили об этих деньгах. Он снова мне пытался предложить половину, я отказался. И вот тогда я ему посоветовал рассказать Надежде, его жене. Ну, не объясняя, как они к нему попали. У них там были определенные напряжения, как я понимал. А это, глядишь, разрядило бы обстановку. Надежду я с того времени, когда Шутикова убили, больше не видел. И вот, когда это было? А, в прошлый четверг. Звонит она мне: «Надо встретиться». Договорились, что она подъедет ко мне. Да…
Ходунов задумался, вспоминая этот, совсем непростой разговор.
После возвращения из своей вынужденной поездки Ходунов ей ещё не звонил. Он понимал, что позвонить надо, но все как-то откладывал, оправдывая себя тем, что Надя должна прийти в себя. И ее звонок для него был неожиданностью. Как-то сухо поздоровавшись, она сказала довольно категоричным тоном:
— Мне необходимо вас увидеть.
Вот именно так. Не просьба и не предложение. Директива. Ходунов удивился, но вида не подал. Человеку тяжело. Ей не позавидуешь. Поэтому не стоит обращать внимание на такие мелочи.
— Хорошо, Надя, — ответил он. — Вы можете приехать ко мне на работу? Вам удобно?
— Да.
— А когда?
— Если сегодня часа в четыре?
— Хорошо, я вас жду.
С момента их последней встречи она сильно изменилась. Тогда она была перепугана, в шоке, но тем не менее ухоженная и еще красивая. Сейчас она внезапно постарела и что-то изменилось в ее лице, оно стало просто злым. Губы ее были плотно сжаты.
Она уселась на предложенный Ходуновым стул и некоторое время молча смотрела в пол. Чтобы как-то снять напряжение, он стал задавать ей вежливые вопросы о детях, о ее планах. Она отвечала односложно
