— Ох, — сказала она. Он подошел к двери.
— Я… я хотела приготовить тебе завтрак, — поспешила сказать Сайленс.
Он, не глядя на нее, покачал головой:
— Не надо, у меня сегодня утром много дел.
Он пробыл в море больше шести месяцев. Вероятно, у него и в самом деле были дела, но в семь утра?
— Он даже не прикоснулся ко мне. Я клянусь… клянусь…
Она в отчаянии оглядела комнату и схватила Библию, которую подарил ей отец, когда она была еще ребенком.
— Я клянусь, Уильям, на…
— Не надо. — Он сделал два шага к ней и осторожно вынул Библию из ее рук. — Не надо.
Она беспомощно смотрела на мужа. Она снова и снова говорила ему это, но каждый раз он старался не смотреть на нее.
— Это правда, — дрожащим голосом сказала она. — Он привел меня в свою спальню и сказал, что если я проведу ночь в его постели, то утром он вернет груз. Он обещал, что не тронет меня, и не тронул. Не тронул, Уильям! Всю ночь он спал в кресле у камина.
Она замолчала, мысленно убеждая его поверить, повернуться и поцеловать ее, потрепать по щеке, сказать, что все это глупое недоразумение. Стать ее прежним Уильямом.
Но он отвернулся.
— Почему ты мне не веришь?! — воскликнула она. Он покачал головой, его усталость была страшнее, чем его гнев.
— Микки О'Коннор известный негодяй, без капли чести или жалости. Сайленс, я не виню тебя. Я лишь жалею, что ты не позволила мне разобраться самому. — Наконец он посмотрел на нее, и она с ужасом увидела в его глазах слезы. — Видит Бог, как бы я хотел, чтобы ты никогда туда не ходила.
Он подошел к двери и распахнул ее.
— Он меня спросил, любишь ли ты меня, — сказала Сайленс.
Он остановился.
— Я сказала ему, что любишь, — прошептала она.
Не ответив, он вышел и закрыл за собой дверь.
Сайленс посмотрела на свои руки, а затем оглядела маленькую бедную комнатку. Раньше она казалась ей уютной. Теперь убогой. Сайленс резким движением опустилась на стул с прямой спинкой. Когда она сказала Очаровательному Микки, что муж очень любит ее, он только улыбнулся и ответил: «Если он любит тебя, он тебе поверит».
Какой же глупой она была. Какой дурой!
Он никогда не пытался разобраться, зачем ищет убийцу Мари. Сент-Джон заявил, что он одержимый, а Темперанс обвинила его в том, что он верил, что влюблен в Мари, не зная, что такое любовь, но был ли прав кто-нибудь из них? Возможно, он просто, подобно Дон Кихоту, чего-то искал. Возможно, его жизнь была так бессодержательна, что насильственная смерть любовницы внесла в нее желаемое волнение.
Наводящая тоску мысль.
Она принимала других мужчин, живя за его счет. Это должно было бы оскорбить Кэра, разозлить его, а пробуждало лишь любопытство. Неужели ей требовалось больше денег, чем он ей давал? Или ей так нравились игры с мужчинами?
На улице он обошел стороной худого как скелет человека, умиравшего или уже мертвого. Кэр приближался к Сент-Джайлсу. Улица становилась все уже, грязнее и отвратительнее. Канава на середине улицы была забита гниющим мусором, испускавшим такую вонь, что казалось, она прилипала к коже. Он уже нашел одного из мужчин, названных Фолком, худого, скользкого типа, ни разу во время разговора не позволившего посмотреть ему прямо в глаза. Такому человеку, наверное, необходимо связывать своих женщин, чтобы набраться храбрости и возбудиться. Мысль вызывала отвращение. Таков и он сам. Трусливый, не смеющий посмотреть в глаза женщине, с которой спал.
Но он мог смотреть в глаза Темперанс. Он не испытывал потребности связывать ее и закрывать ей лицо. В ней он видел свою свободу. Приятное ощущение естественности.
Может быть, именно поэтому его ноги даже сейчас вели к ее дому.
Когда он вошел в Сент-Джайлс, уже наступила ночь, темная и зловещая. Лазарус крепче сжал свою трость, помня, что в этом месте на него нападали трижды. Он сосредоточился на охоте, на следовании по кровавому следу, но, может быть, ему следовало задуматься о месте и времени этих нападений.
Или об их причине?
Из-за угла вышла группа мужчин. Лазарус отступил в переулок и оттуда настороженно смотрел, как они приближаются. Они спорили из-за золотых часов и завитого парика, отобранных, очевидно, у какого-то джентльмена. Лазарус подождал, пока не затихнут в ночи их голоса, и продолжил свой путь.
Спустя минут десять он уже стоял у дверей кухни в доме Темперанс. Было достаточно поздно. Он немного поколебался, прислушиваясь, не доносятся ли изнутри какие-нибудь звуки. Ничего не услышав, он разломил свою трость и вынул из нее короткий кинжал. Вставив лезвие в щель между дверью и косяком, он ловко отодвинул засов.
Осторожно открыв дверь, Кэр проскользнул внутрь и снова задвинул засов. Огонь в очаге был притушен на ночь. Наверное, Темперанс уже легла спать. Он мог бы пробраться наверх, но не знал, где ее комната. Риск поднять на ноги весь дом был велик. Кроме того, на столе стоял чайник, а рядом с ним — жалкая коробочка с чаем. Возможно, она собиралась вернуться сюда за чашкой вечернего чая.
Он вошел в маленькую гостиную, как тогда, когда впервые познакомился с ней. Решетка очага была холодной, и он опустился на колени, чтобы разжечь огонь, и ненадолго вернулся в кухню за щепками для растопки. Затем он сел и стать ждать, как страдающий, влюбленный обожатель. Лазарус тихо рассмеялся. Что это с ним такое? Он чувствовал себя как влюбленный, надеясь, что дама осчастливит его своим присутствием. Тут и мысли не было о постели. Ему просто хотелось, чтобы Темперанс была рядом. Хотелось смотреть, как меняется выражение этих необыкновенных золотистых глаз. Слышать ее голос.
О, он жалок.
Кэр услышал шорох на кухне и, закрыв глаза, напряженно прислушался. Она ли это? Он представил, как она снимает с огня котелок и заливает горячей водой листочки чая. Он сидел и молча призывал ее, все его тело тянулось к ней.
Дверь скрипнула, и Кэр, открыв глаза, увидел Темперанс. Он не смог сдержать глупой улыбки.
— О! — Она явно была в замешательстве. — Что вы здесь делаете?
— Пришел повидать вас, — ответил он. — Мне надо сегодня пойти в Сент-Джайлс, и надо, чтобы вы пошли со мной.
Она посмотрела на него и прошла в кухню. Он последовал за ней и увидел, что она уже надевает накидку.
— Куда мы пойдем?
— Я собираюсь посетить Мать-утешительницу сердец.
— Зачем? — удивилась Темперанс. — Мы были там дважды, и я уверена, узнали все, что там можно было узнать.
— Может быть. — Он провел пальцем по выщербленному кухонному столу. — Но я повидал одного из любовников Мари. Он говорит, что встречал Мари в винной лавке Матери-утешительницы.
— Что? — перепросила она. — Но Мать-утешительница вела себя так, как будто она никогда не видела Мари.
— Может быть, и не видела, — пожал он плечами. — И все же очень странно, что Мари посещала ее винную лавку. Мари обслуживала джентльменов.
Темперанс подошла к лестнице и тихо позвала: — Мэри Уитсон.
Что-то стукнуло, и наверху послышался негромкий топот.
— Но есть еще Марта Суон, — сказал Кэр. Темперанс посмотрела на него вопросительно. Он улыбнулся:
— Я понимаю, это звучит бессмысленно, но подумайте, почему на нас напали там, где жила Марта
