Едва только она закрывала глаза, как в голову тотчас же лезли мысли о Маканне, а в памяти воскресало его улыбающееся лицо.
Оставив надежду забыться хоть ненадолго, Фриско продолжала сидеть с закрытыми глазами, притворяясь спящей. Она не гнала теперь прочь мыслей о Маканне.
Более того, она сконцентрировалась на размышлениях о нем, точнее говоря, на воспоминании об одном вполне конкретном эпизоде.
На его поцелуе.
Да, так что же она могла сказать о поцелуе? Она призадумалась, поудобнее улеглась в кресле. О поцелуе… Ну, собственно говоря, нежное касание его губ о ее губы и поцелуем-то не назовешь.
В таком случае спрашивается: отчего же поцелуй произвел на нее столь сильное и неизгладимое впечатление? Почему поцелуй, каким бы на самом деле он ни был, так сильно взволновал ее? Взволновал настолько, что она провела бессонную ночь.
Фриско поерзала в кресле: как ни устраивалась, поза оказывалась неудобной. А мозг продолжал свою работу, отказываясь погружаться в глубины сна.
Вот странно: такой, казалось бы, легкий и почти лишенный страсти поцелуй Лукаса произвел сокрушительное действие. Это Фриско не могла отрицать. Поцелуй, что называется, потряс до основания все ее существо.
Прямо-таки поразительно! Она попыталась думать о чем-нибудь другом. Но получалось так, что у подсознания в этот час были свои намерения, не вполне совпадавшие с желаниями Фриско. Воспользовавшись ее слабостью и усталостью, подкорка с готовностью принялась навязывать мозгу свои темы, свои образы.
Дело, собственно, даже не только в том, что поцелуй произвел на нее сокрушительное впечатление; он также усилил — или, может, правильнее было бы сказать — обострил чувство ожидания, то самое чувство, которое Фриско испытывала всякий раз, когда принималась думать о главной составной части заключенной с Маканной сделки: о том, что придется делить ложе с Лукасом.
Фриско сглотнула, пытаясь хоть как-то справиться с горловым спазмом, затем чуть развела ноги, желая ослабить жар, бушевавший между бедер.
— Может быть, мисс желает подушку?
Фриско открыла глаза. Перед ней стоял молодой привлекательный стюард с заботливым выражением лица. Весьма ему благодарная уже за то, что отвлек ее от беспощадных мучительных раздумий, она замешкалась, прежде чем ответить.
— Или одеяло? — предложил стюард.
— Да… нет, нет, не надо, — Фриско сопроводила свои слова мягкой улыбкой. — Благодарю вас.
— К вашим услугам. — Стюард в ответ мило улыбнулся, продемонстрировав превосходные, безупречно белые зубы. — Извините, если прервал ваши размышления.
Спасибо, что прервали, мысленно ответила ему Фриско. Вслух же, однако, этого не произнесла. Краткое вторжение прервало течение внутреннего монолога. Рядом послышался негромкий звук, по которому она безошибочно узнала, что сзади подъезжает раздаточная тележка. А стало быть, еще какое-то время мысли Фриско будут отвлечены.
— Интересно, что они подадут на сей раз?
Вопрос прозвучал из уст прежде молчавшего, тихого пожилого джентльмена, сидевшего по соседству. Готовая ухватиться за любую соломинку, лишь бы не возвращаться к тягостным мыслям, она не преминула воспользоваться этой возможностью и, обернувшись к соседу, сказала:
— Наверняка сказать не берусь, — тут Фриско картинно потянула носом, — но как будто бы пахнет рыбой.
Ее обоняние оказалось безупречным. Развозили два блюда: цыплят по-полинезийски и запеченную рыбу.
Как сосед, так и сама Фриско остановили свой выбор на цыплятах.
— Я всегда готов отведать что угодно новое, — сказал мужчина, с удовольствием вдыхая идущий от блюда аромат. Повернув голову, он вежливо улыбнулся Фриско. — Практически все что угодно, только не рыбу. — Его карие глаза сверкнули насмешливым огнем. — Ловить рыбу я с удовольствием ловлю, но вот чтобы ее есть — Боже сохрани.
Искренне заинтригованная, Фриско улыбнулась.
— Наши цыплята превосходно пахнут, правда ведь?
Сосед положил небольшой кусок в рот, пожевал, затем прикрыл глаза и тихо протянул:
— Ммм… — После чего поддел очередной кусок нежного белого мяса. — Очень вкусно. — Он принялся молча жевать. Проглотив, отложил вилку, протянул руку и представился: — Меня зовут Уилл Дейтон. — Он присовокупил радужную улыбку. — На Гавайях мои внуки, вот я и решил слетать к ним. Так сказать — проведать.
— А я Фриско Стайер. Лечу отдохнуть, у меня сейчас отпуск. — Она пожала протянутую ей руку. — Ваши внуки что же, постоянно живут на Гавайских островах?
— Да, знаете. Фирма, где трудится мой сын, перевела его в прошлом году в Гонолулу. — Он выразительно приподнял бровь. — Ужасно скучаю без внуков. С тех самых пор, как скончалась моя супруга, весь интерес у меня сосредоточился на этих малышах. — Он сделал выразительное лицо. — Супруга, бывало, очень любила рыбалку. Я тоже нередко составлял ей компанию. А тут вот, стоило внукам уехать на другой край земли, и рыбачить враз расхотелось. Хотя прежде я любил.
Прожевав и проглотив очередной кусок, Фриско поспешила вставить:
— Мне очень жаль. То есть, я хочу сказать, жаль, что умерла ваша супруга.
— Благодарю вас. Конечно же, мне ее не хватает, это все так… — он сделал плечами неопределенное движение. — Мы с ней прожили целых сорок лет, и я могу лишь благодарить Господа за такую милость, оказанную мне.
— Сорок лет… — Фриско улыбнулась. — Мои родители тридцать три года вместе. И мне казалось, что это практически целая вечность. А уж сорок лет… Сорок лет вдвоем прожить — это действительно целая жизнь.
— Наверное, молодой особе вроде вас именно так и представляется, — он ответил ей улыбкой, в которой было превосходство жизненного опыта и тень грусти. — Но только поверьте мне на слово, мисс Стайер, годы летят стремительно, причем всякий следующий быстрее, чем предыдущий. Вы и глазом моргнуть не успеете, как жизнь промчится. И потому следует в полной мере наслаждаться всякой прожитой минутой.
Расправившись с цыплятами, Фриско призадумалась над словами соседа. Что ж, он дал хороший совет. Во всяком случае, тут было о чем пораскинуть мозгами. Действительно, ведь годы уходили чрезвычайно быстро. Боже, ведь с тех пор как она закончила колледж, минуло уже целых десять лет. Может ли она сказать себе, что в полной мере насладилась этим временем? Едва ли. Она слишком была поглощена своей работой, своей карьерой. И чего же в итоге добилась?
Ну, приобрела небольшую, хотя и чертовски дорогую квартиру.
А что еще? Ни тебе мужа, ни тебе детей. И стало быть, в более солидном возрасте никаких надежд на то, что общение с внуками может скрасить ее старость. Раньше ей представлялось, что работа — вот главное в жизни, потому Фриско и отдавалась целиком своей профессиональной деятельности. Она была убеждена, что карьера и семья суть антиподы: либо одно, либо другое. Ибо карьера как бы изначально исключает семью, и наоборот. Ее тогдашний выбор был вполне осознанным.
Рассматривая замужество как вариант цивилизованного рабства, обставленного прилюдно данными обязательствами, она предпочла идти своим собственным путем, не будучи обремененной мужем или детьми. Единственная продолжительная связь с мужчиной лишь укрепила Фриско во мнении, что совмещать работу и семью — все равно что пытаться размешать масло в воде до полного растворения. То есть вещь немыслимая.
Не могла она тогда представить себе, что после долгих лет, потраченных на достижение профессионального успеха, придя к определенному материальному благополучию, она вдруг почувствует неудовлетворенность, пустоту, одиночество.
Фриско сейчас раздумывала о том, что наверняка есть немало женщин, отличных от Джо и ей подобных
