В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том I

воскресении не будут родить, а будут как ангелы Божий. Намек. Ваша жена родит?

- Кириллов, это часто приходит?

- В три дня раз, в неделю раз.

Замечательны эти темпы прохождения белых видений. Как бы земля вращается около оси, и вот подошел земной меридиан, пусть 180° от Ферро, под 180° небесного меридиана, и точка их пересечения дает видение. Что-то в этом роде.

- У вас нет падучей?

-Нет.

- Значит, - будет. Берегитесь, Кириллов, я слышал, что именно так падучая начинается. Мне один эпилептик подробно описывал это предварительное ощущение пред припадком, точь-в-точь, как вы; пять секунд и он назначал и говорил, что больше нельзя вынести. Вспомните Магометов кувшин, не успевший пролиться, пока он облетел на коне своем рай. 'Кувшин' - это те же 'пять секунд'; слишком напоминает вашу гармонию, а Магомет был эпилептик. Берегитесь, Кириллов, падучая!

- Не успеет, - тихо усмехнулся Кириллов.

Шатов выбежал и вернулся к больной. Ночь проходила. Его посылали, бранили, призывали. Marie дошла до последней степени страха за свою жизнь. Она кричала, что хочет жить 'непременно, непременно!' и боится умереть. 'Не надо, не надо!' - повторяла она. Если бы не Арина Прохоровна, то было бы очень плохо. Мало-помалу она совершенно овладела пациенткой. Та стала слушаться каждого слова ее, каждого окрика, как ребенок. Арина Прохоровна брала строгостью, а не лаской, зато работала мастерски. Стало рассветать. Арина Прохоровна вдруг выдумала *, что Шатов сейчас выбегал на лестницу и Богу молился, и стала смеяться. Marie тоже засмеялась злобно, язвительно, точно ей легче было от этого смеха. Наконец, Шатова выгнали совсем. Настало сырое, холодное утро. Он дрожал, как лист, боялся думать, но ум его цеплялся мыслью за все представлявшееся, как бывает во сне. Мечты беспрерывно увлекали его и беспрерывно обрывались, как гнилые нитки. Из комнаты раздались наконец уже не стоны, а ужасные, чисто животные, крики, невыносимые, невозможные. Он хотел было заткнуть уши, но не мог и упал на колени, бессознательно повторяя: 'Marie, Marie!' И вот наконец раздался крик, новый крик, от которого Шатов вздрогнул и вскочил с колен, крик младенца, слабый, надтреснутый. Он перекрестился и бросился в комнату. В руках у Арины Прохоровны кричало и копошилось крошечными ручками и ножками маленькое, красное, сморщенное существо, беспомощное до ужаса и зависящее как пылинка от первого дуновения ветра, но кричавшее и заявлявшее о себе, как будто тоже имело какое-то самое полное право на жизнь... Marie лежала как без чувств, но через минуту открыла глаза и странно, странно поглядела на Шатова: совсем какой-то новый был этот взгляд, какой именно - он еще понять был не в силах, но никогда прежде он не знал и не помнил у ней такого взгляда.

______________________

* Акушерка при больной. Она - тоже нигилистка, как и вообще вся группа выведенных здесь, в ром. 'Бесы', лиц. В. Р-в.

______________________

- Мальчик? Мальчик? - болезненным голосом спросила она Арину Прохоровну.

- Мальчишка! - крикнула та в ответ, увертывая ребенка.

На мгновение, когда она уже увертела его и собиралась положить поперек кровати, между двумя подушками, она передала подержать его Шатову. Marie, как-то исподтишка и как будто боясь Арины Прохоровны, кивнула ему. Тот сейчас понял и поднес показать ей младенца.

- Какой... хорошенький... - слабо прошептала она с улыбкой.

- Фу, как он смотрит! - весело рассмеялась торжествующая Арина Прохоровна, заглянув в лицо Шатову; экое ведь у него лицо!

- Веселитесь, Арина Прохоровна... Это великая радость... - с идиотски- блаженным видом пролепетал Шатов, просиявший после двух слов Marie о ребенке.

- Какая такая у вас там великая радость? - веселилась Арина Прохоровна, суетясь, прибирая и работая как каторжная.

- Тайна появления нового существа, великая тайна и необъяснимая, - Арина Прохоровна, и как жаль, что вы этого не понимаете!

Шатов бормотал бессвязно, глупо и восторженно. Как будто что-то колебалось в его голове и само собою без воли его выливалось из души.

- Было двое и вдруг - третий человек, новый дух, цельный, законченный, как не бывает от рук человеческих; новая мысль и новая любовь, даже страшно... И нет выше на свете!

- Эк напорол! Просто дальнейшее развитие организма, и ничего тут нет, никакой тайны, - искренно и весело хохотала Арина Прохоровна, - этак всякая муха тайна*. Но вот что: лишним людям не надо бы родиться. Сначала перекуйте так все, чтобы они не были лишние, а потом и родите их. А то вот его в приют послезавтра тащить... Впрочем, это так и надо.

______________________

* Вот он, просвет к древним религиям, к Фивам египетским, Вавилону халдейскому, к обрезанию - Авраама. Если рождение и в основе обоюдо-полость - мистико-религиозны, то 'Бог всяческая и во всем', и в травке, и в звездочке; в человеке как в мухе. Тогда храм наполнится травами, и звездами, и ликами животно-поклоняемыми. Тут же разрешается и вопрос, есть ли и возможны ли 'лишние дети', 'незаконнорожденные'. Это место следует иметь в виду при излагаемой дальше полемике о незаконнорожденных. В. Р-в.

______________________

- Никогда он не пойдет от меня в приют! - установившись в пол, твердо произнес Шатов.

- Усыновляете?

- Он и есть мой сын.

- Конечно, он Шатов, по закону Шатов, и нечего вам выставляться благодетелем-то рода человеческого. Не могут без фраз. Ну, ну, хорошо, только вот что, господа, кончила она наконец прибираться, - мне пора идти. Я еще поутру приду и вечером приду, если надо, а теперь так как все слишком благополучно сошло, то и надо к другим сбегать, давно ожидают. Там у вас, Шатов, старуха где-то сидит; старуха-то старухой, но не оставляйте и вы, муженек; посидите подле, авось пригодитесь; Марья-то Игнатьевна, кажется, вас не прогонит... ну, ну, ведь я смеюсь...

У ворот, куда проводил ее Шатов, она прибавила уж ему одному:

- Насмешили вы меня на всю жизнь; денег с вас не возьму; во сне рассмеюсь. Смешнее, как вы в эту ночь, ничего не видывала.

Она ушла совершенно довольная. По виду Шатова и по разговору ей казалось ясно как день, что этот человек 'в отцы собирается и тряпка последней руки'. Она нарочно забежала, хотя прямее и ближе было пройти к другой пациентке, чтобы сообщить об этом Виргинскому'.

Читатель да простит нас за длинную цитату. Мы все рассуждали (о браке и его духе), но ведь нужен же и матерьял, к которому конкретно мы могли бы относить свои рассуждения. Мы от себя высказали, что рождение и все около рождения - религиозно; и теперь приводим иллюстрацию, что оно - воскрешает, и даже воскрешает из такой пустынности отрицания, как наш нигилизм. Нигилисты - все юноши, т. е. еще не рождавшие; нигилизм - весь вне семьи и без семьи. И где начинается семья, кончается нигилизм. Территория - найдена; ex-территориальности, вне-мирности - нет. Никто не замечает, что в сущности сухой и холодный европейский либерализм, как и европейский гностицизм ('наука'), суть явления холостого быта, холостой религии, и есть второй конец той линии, но именно той же самой, первый конец которой есть знойно-дышащий аскетизм. Возьмите папство без Бога (откровенное) - и вы получите картину 'умной' и 'политической' Европы.

'Marie, она велела тебе погодить спать некоторое время, хотя это, я вижу, ужасно трудно, - робко