В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том II

прелюбодеянию 'и еще по жестокосердию'. Это в особенности важно как полный основательности мотив развода, в случае жестокого обращения мужа с женою.

5) Чрезвычайно странно, что центр, откуда рассматривается чистота семьи - главное условие ее святости, - помещается в консистории или вообще где-то вне семьи. Конечно, что же можно рассмотреть у меня в дому, смотря с Исаакиевской колокольни. Члены консистории и говорят: 'Вы жалуетесь на разврат или непослушание жены: мы этого не видим', или: 'Вы жалуетесь на побои мужа: и этого мы не видим'. Вообще, 'мы ничего не видим, а только получаем жалованье и иногда взятки', - а посему и для сохранения нашего спокойного положения 'живите согласно, блюдите св. таинство брака и не надоедайте нам с вашими слезами и мукою, кровью и терзанием'. Конечно, при таком возмутительном отношении к семье и семейному положению сих 'дьяков поседелых', которые

Добру и злу внимают равнодушно, -

семья и стала подкашиваться под корень. В этом не 'нравы виноваты'; но 'нравы' образовались в атмосфере таковой бессудности.

6) Отнятие у мужа права развода лишило его каких-либо средств осуществить главенство свое в доме, авторитет над женою и детьми, кроме средств физических, грубых, жестоких; а жену, если она слабее мужа, лишило всякой защиты от этой жестокости. Получился самый грубый из всех когда-либо существовавших в истории тип семьи, и самый грязный, так наз. 'христианская семья'. Видя везде разбросанными картины этого типа и понимая, откуда он истекает, читаешь сперва со слезами, а потом и с негодованием рассуждение духовных писателей о 'христианском браке', какие-то воздушные размышления о своих воздушных мечтаниях, без желания спуститься на почву и посмотреть, что есть и отчего есть. Они все сваливают на 'нравы'; но, Боже, европейские народы создали гениальную поэзию, гениальную науку, гениальную технику, и неужели они только специально к семье неспособны? неспособны к ней более, чем желтокожие китайцы и японцы, чем мусульмане и евреи? Не верю. Отвергаю.

* * *

'Нет зоологических и ботанических таинств, не вижу, не знаю' - последнее возражение мне А. А. Киреева, не без иронии сказанное. Правда, в синоптических евангелиях их нет, но уже есть признак их в четвертом Иоанновом ('Аз есмь хлеб животный, сшедый в мир, чтобы грешные спасти' - Спаситель о Себе ученикам); и они не только показываются, но и заволакивают все небо в Апокалипсисе, т.е. в 'откровении', изъяснении грядущих судеб мира и небесного устройства.

'После сего я взглянул, - и вот дверь отверста на небе; и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, сказал: взойди сюда, и я покажу тебе, чему надлежит быть.

И тотчас я был в духе. И вот - Престол стоял на небе, и на Престоле был Сидящий.

И се Сидящий видом был подобен камню яспису и сартису; и радуга вокруг Престола, видом подобная смарагду.

И от Престола исходили молния и громы и гласы; и семь светильников огненных горели перед Престолом.

И перед Престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди Престола и вокруг Престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади.

И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему.

И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят Господь Вседержитель, который был, есть и грядет'.

Вот как устроены небеса. Даже 'человеческого' здесь - 1/4; 3/4 - прямо 'животное'! Да и в 'человеческом' его лицо лишь 'как бы человеческое', а не вполне, не изолированно человеческое; а остальное тело 'исполнено спереди и сзади, внутри и снаружи очей'. Как и у остальных трех животных. Что же это за 'очи'? Весь мир - в очах: былинка - око, гора - око, и все есть око, и все очи - к Богу. Кровинка бежит в человеке, в орле, тельце, льве - она 'око'; и останавливается, метаморфируется в клеточку: это - 'светильник' Богу. И Бог смотрит в свой светильник, а светильник горит перед своим Богом. И все между ними 'свое' (интимное), все в 'своей связи', вместе и частной, и универсальной, минутной и вместе неугасимой. И все переливается 'в радуге вокруг престола'; и 'кристалловидное' - в связи с 'кристаллом посреди Престола' - море, уже ниже животных, под животными.

Неужели тут меньше 'таинств', чем в известном нам обряде, который мы совершаем, и знаем конец совершаемого, и видим начало. Да и слишком часто мы видим по судьбе людей, приявших таинство, что действие его было призрачно, ибо судьба, на нем построенная, рухнула.

МАТЕРЬЯЛЫ К РАЗРЕШЕНИЮ ВОПРОСА

XLVIII. По поводу

Мутно... Белёсо и небо, и снег, и дали. Все пропадает в холодной мгле, точно молоко в ней распущено. Ничего определенного. Смотришь в окно - откуда-то вдруг появляются не люди, а неясные, расплывающиеся призраки и медленно исчезают... Из 'ничто' в 'ничто'. Ни резкого контура, ни рельефа. Даже странно, - неужели эти фантомы чувствуют, страдают и радуются, любят и ненавидят, мечтают, разочаровываются, молятся, богохульствуют, великодушничают, подличают? Где сложному миру противоположных ощущений уместиться в тенях, именно в тенях! Глядишь на них и думаешь: если бы существовало бытие второго измерения - оно бы именно являлось такою тенью. Ни верху, ни низу. И, только опустившись в белесую марь, сталкиваешься с настоящею жизнью, - без красок, без солнца, без вдохновенного порыва. С страшною жизнью, где все разлагается, тает, расходится, не оставляя следа ни в добре, ни в зле. В крупном, демоническом зле. Мелкого, подлого, повседневного, натуженного, вымученного, стелющегося - сколько угодно. На нем весь мир стоит. Сотри его - тысячам, миллионам людей, пожалуй, и жить будет не для чего. Если нельзя кого-нибудь давить, заставлять страдать и плакать, корчиться от боли и от унижения и при этом оставаться в своем праве, - для чего же тогда рождаться и рождать, обманывать любовью, венчаться и умирать? Ведь, в сущности, как велика сила обыденного мрака! Добро и свет в нем являются надуманными, а будничное зло - естественным, неизбежным условием того загадочного процесса, который мы называем жизнью. Правда, 'надуманное', случается, побеждает его, но как? Тыкай сколько угодно палкой в кисель - он опять сползется и слипнется, точно его и не трогали.

* * *