В.В. Розанов. Семейный вопрос в России. Том II

отношении, так и в смысле таинства, первое и основное условие есть обоюдное согласие (курс, авт.), cuvcavecic,, consensus: именно, чтобы мужчина и женщина способом, признанным законом, изъявили свою свободную волю вступить в союз, обусловливающий брак. Поэтому брак считается заключенным в тот момент, когда воля мужчины и женщины получит внешнее выражение и сделается обоюдным согласием. А чтобы это обоюдное согласие могло быть существенною основою брачного союза, оно должно соответствовать всем предписаниям закона, вообще существующим по отношению ко всякому законному договору, и главным образом, чтобы договаривающиеся стороны имели все необходимые для этого нравственные качества, равно как в отношении цели брака и все физические качества. Когда есть налицо все эти нравственные и физические качества и когда взаимное согласие было выражено в установленной законом форме, тогда только это взаимное согласие служит основою брака, чем и отвечает первому внутреннему условию его' (стр. 578). И несколько далее: 'Обручение, uvnoxera, sponsalia, есть взаимное обещание мужчины и женщины вступить в брак, совершаемое в настоящее время по церковному установлению перед венчанием; оно заимствовано из римского права' (стр. 579). Вот картина положения дела по ученому канонисту, а не по моей философии. Взаимное жениха и невесты объявление свободного согласия на вступление в брак - что теперь протекает в венчании так незаметно и, к несчастию, стало формальным только опросом, на который дается часто неискренний же ответ, - и составляет собственно момент заключения брака, вступление в супружество. Это хорошо выяснено в известном тонкостью своей казуистики католическом богословии. Передадим его в изложении К.П. Победоносцева ('Христианские начала семейной жизни'. Москва, 1901, стр. 47): 'Католическая церковь, по правилу Тридентского собора, требует для совершения брака, чтобы последовало торжественное объявление воли мужчиною и женщиною пред священником и двумя свидетелями; она приглашает брачащихся к церковному благословению, но не ставит это благословение необходимым условием для совершения брака и довольствуется так называемым пассивным присутствием (курс. К.П. Победоносцева) духовного лица'. Таким образом, патер является как бы священным нотариусом, свидетельствующим перед Богом о происшедшем у него на глазах вступлении в брак супругов, но свидетельствует молча (курс. К.П. П-ва), а гласное выраженное согласие на это жениха и невесты и образует самый брак, что довольно отвечает и выписке из еп. Никодима, приведенной нами, о существенном моменте брака.

За исключением особ царского дома, все остальные православные вступают в брак таким образом, что обряд обручения сливается с венчанием (так называемый 'сговор' не есть обручение) и совершается в один день, слитно. Через это утратилась искренность браков, вступление в брачный союз по действительному обоюдному жениха и невесты согласию, желанию и влечению. Прежде, когда обручение отделялось годовым сроком от венчания, в этот срок жених и невеста могли хорошо узнать душевные качества друг друга: обручение еще не влекло непременного за собою брака, а уже обусловливало близость и интимность духовного общения; жених и невеста, таким образом, могли вовремя и без потрясений и страдания разойтись друг с другом. С другой стороны, обручение было чистым жениха и невесты соглашением, в присутствии двух свидетелей, и 'обрученную' девушку никто, ни даже ее родители и закон, не мог отнять у жениха. Таким образом, любящие друг друга молодые люди, 'обручившись' свободно, становились неразлучны, и произвол родителей был устранен. Отделение обручения от венчания, слияние которых у нас есть продукт петровского гражданского законодательства, казалось бы, составляет conditio sine qua поп восстановления чистоты и счастия браков.

Безусловно необходимым я считаю установление предбрачных 'пунктов соглашения' (договора, 'брачного контракта' - глубоко антипатичный термин) на случай несогласия, ссор и разлучения супругов, где оговаривалось бы: 1) права мужа в случае непослушания, мотовства и измены (хотя бы и незасвидетельствованной) жены, 2) права жены в случае грубости, жестокости, разврата, пьянства или мотовства мужа, 3) некоторая, в виде залога, сумма денег, которая клалась бы в кредитные учреждения на обеспечение детей в случае несчастного брака. Употребить так две-три сотни рублей (или более) было бы полезнее, чем пускать их на ветер - на шитье нарядного приданого, 'свадебное путешествие' или блестящий бал. 'Предбрачный договор' неприятно звучит ввиду идеальных целей брака и требующейся здесь любви. Но что делать: опыт родителей, общества и государства должен дальше видеть, чем 'воркующие' жених и невеста, и именно, в видах их охранения от возможного крушения при неудаче, этот 'договор' должен с безусловностью требоваться государственной властью. Он - то же, что пробковый пояс, который на случай кладется в каюту каждого отправляющегося в море пассажира.

Брак во всех отношениях поставлен у нас легкомысленно и несчастно. В нем очень обеспечили себя и 'свое' государство и духовенство, но решительно ничего не сделано для обеспечения прочности союза и счастья союзных лиц, вступающих в брак. Как мне с горечью и насмешкой сказал один священник, 'мы венчаем документы, а не человека, и рассматриваем документы, а на людей нам при браке некогда и взглянуть'.

Повод к дурным мнениям о моей 'теории брака' (как выражаются некоторые) подал мой взгляд относительно абсолютной нерасторжимости каждой, так сказать, триады: 'отец, мать, ребенок' - каковую триаду я считаю супружеством, хотя и неоформленным; и, требуя для нее скорейшего оформления, однако, и до и вне и без такого оформления прилагаю к ней слова: 'Яже Бог сочета - человек да не разлучает'. Таковое учение, если бы оно было принято, совершенно избавило бы государство от заботы о детях, тогда как теперь, выражаясь термином г. Скальковского, 'дети во множестве суть государственные' (воспитательные дома).

Я радуюсь, что, несмотря на шутки около моих 'теорий', они явно распространяются в обществе и наконец пробуждают движение даже в законодательных сферах. Совершенное упразднение понятия незаконнорожденности и преобразование развода, очевидно, уже не за горами. Теперь никто не пугается перед этими вопросами, тогда как еще года два назад и об уравнении детей незаконных и законных, и о разводе не могли говорить без какого-то странного испуга.

'Внеканонические', а не 'внебрачные'

Предполагается название 'незаконнорожденный' заменить названием 'внебрачный'.

Позволю себе предложить вниманию всех размышляющих людей вопрос о положении одной особенной группы незаконнорожденных, которых, если не ошибаюсь, не коснулись никакие общие улучшения судьбы последних. Год назад я получил письмо, не весьма грамотное, от одного петербургского торговца. Он писал, что жена его, от которой у него не было детей, уже несколько лет страдает душевною болезнью, признанною врачами неизлечимою и развившеюся на почве наследственности; что в разводе ему было отказано по невозможности доказать, что она была душевнобольною в момент заключения брака; что он последние три года сблизился с другою женщиною и имеет от нее двоих детей, узаконить которых ему хотелось бы, но он не может. Второе письмо я получил за подписью 'мать'; в нем бедная женщина, мать уже большого семейства, жалуется, что она восемнадцать лет живет вполне счастливо с одним видным петербургским чиновником, которого вскоре после его брака покинула его жена. Эта жена, имеющая также пять человек детей не от мужа, занесла их всех в метрики, как законных детей своего мужа, 'а мои несчастные дети, - кончает она письмо, - из которых старшей дочери уже пятнадцать лет, все остаются некрещеными и должны быть записаны незаконнорожденными'. Письмо закапано слезами и очень трогательно. Каждый поймет, что сблизиться с человеком, покинутым женою и, следовательно, без всякой надежды когда-нибудь называться его 'женою', представляет для порядочной и совестливой девушки столько муки, пройти через которую может только самое героическое сердце. Мне известен случай, когда отец девушки, так поступившей, девушки из прекрасного и богатого семейства, ездил в Константинополь с целью чего-нибудь добиться в тамошнем греческом патриархате (она сблизилась с разведенным мужем, фиктивно принявшим на себя 'вину прелюбодеяния'), но не достиг ничего при личной полной готовности (в Петербурге и в Константинополе) духовных особ войти в его положение и