пожалуйста, у лейтенанта: ходят катера? Ходят, лейтенант?
— Нет, — подтвердил Белов.
— А пойдут?
— Думаю, нет.
Белов знал, что не следовало прощать водителю этого свойского «лейтенант», он не любил фамильярности, независимо от званий, но застенчивость помешала ему сделать замечание.
— Вот, слышите? — между тем приставал к Люсе водитель. — Совершенно зря сидим. Что здесь имеем? Ветер, хлеб, чай…
— Без заварки, — сказала Люся.
— Ладно!.. Мне-то что!
— Ничего тебе не что, — спокойно отрезала она, вставая. — К миленькой своей спешишь, не терпится.
— Какой еще такой… миленькой? — обиделся водитель. — Смешно!
— К повару, — пояснила Люся, — к толстой Зиночке… к дуре…
Голос ее, вразумительный и ясный, не выдавал волнения, но Белову показалось, будто у нее закипели слезы на глазах — от злости на то, что приходилось уступать водителю ехать, когда хотелось остаться. Видно, у них уже и хлеб кончился, не рассчитывали ждать у моря погоды. Водитель, придерживая рукой фуражку, побежал к машине.
— Петушок, — сказал вслед ему шофер, подвозивший Белова.
— Может быть, тяжелых самолеты возьмут? — Люся с надеждой посмотрела на небо, грязно-желтое, пропыленное, пустое.
— Самолеты? Разве ж самолеты сейчас рискнут?! — усмехнулся парнишка у костра. — Их же за милую душу в щепки раскидает.
— Там девчата отчаянные… Я у них на аэродроме работала. Могут и полететь.
И, словно в подтверждение этих слов, с неба тонкой струйкой стек рокот пропеллера. Все вскочили, задрали головы, стали смотреть вверх, выискивая в мутном небе жужжащую точку.
— Летит, девочка! — крикнула Люся.
Рокот нарастал, расширялся, и наконец в стороне возник знакомый силуэт У-2, бесстрашного и беззащитного труженика военного неба. Он нестойко и одиноко проплыл туда, к морю, бодливыми рывками пробивая себе дорогу, как бы расталкивая встречный ветер.
Водитель в фуражке посигналил Люсе из кабины:
— Поехали! — и пугливо пошарил по небу глазами.
— Постойте! Где их аэродром? — спросил Белов у Люси, задерживая ее.
Водитель снова включил сигнал.
— Возле нашего госпиталя, за хутором… Они садятся прямо в степи.
— Я еду с вами.
В крытом кузове санитарной машины Белову ударил в нос запах, оставленный здесь бинтами, и он внутренне содрогнулся. Никогда ему до сих пор не случалось ездить в этих машинах. Война пока щадила его, хотя и он прижимался к земле от пуль, резавших траву, прыгал в теплые воронки, опережая взрывы новых снарядов, под бомбами переправлялся через реки и еще недавно плавал на лодке с минометом на корме, среди камышей, в гнилых топях Кубани.
Люся тоже забралась в кузов.
— Я с ним не хочу, — сказала она, кивнув в сторону кабины.
— Вы давно работаете в госпитале, Люся? — спросил Белов.
— Всю жизнь, — ответила она и засмеялась.
— Это ваша самая первая работа?
— Не совсем, — ответила Люся тем ровным голосом, каким она, видимо, обычно разговаривала, и Белов подумал, что из нее вышла бы хорошая учительница. Она умела терпеливо и размеренно, не возбуждаясь, объяснять все, что надо. — Но самая первая тоже в госпитале была, только не здесь… В тылу, далеко отсюда… Мы туда укатили с мамой от немцев… Из Новомосковска. Знаете такой городок на Украине? Не знаете?
— Нет. А что в нем примечательного?
— У нас там хорошо, река… с утками… домашними, заливами… Мы любили купаться в сосенках, там пляж, песок… И дно коричневое… темного золота… По заливу охотники, рыболовы плавают на лодках — кинут вершу и бьют палками по воде у зарослей, рыбу загоняют… Вот вспомнила, сама не знаю чего…
— Ваша мама учительницей работала?
— Нет, — Люся сняла шапку и встряхнула головой, рассыпав каштановые, отливающие темным лоском, несмело вьющиеся волосы. — Откуда вы взяли? Буфетчицей была на станции.
— А отец?
— Что это вас интересует? Отец пожарной охраной командовал.
— Здорово, — сказал Белов.
— Почему?
— У мальчишек страсть к пожарникам. Где он сейчас? Воюет?
— На Белорусском. Сержант минометчиков. А мы с мамой заехали в город Пензу… Вот город какой! Стоит на крутой горе, трамваи ходить не могут, только автобусы. Я там всего одну зиму пробыла, там и в госпитале работать стала, санитаркой. А потом спросили, кто хочет на фронт. Мать чуть не умерла, когда я сказала, что записалась…
— Да, здорово вы ее испугали, Люся.
— Вот вы уж мое имя запомнили, а как вас зовут?
— Игорь.
Люся все так же устало смотрела в окно, задымленное пылью. Вдруг повернула голову, кинула на Белова неспокойный взгляд в упор, широко раскрыв глаза, точно опалила его, и опять отвернулась. Может быть, она только в этот миг и увидела, каков он. И Белову стало досадно, что никогда не узнать, понравился ли он ей. Нечаянный попутчик, один из многих, многих… Военная дорога всегда полна людьми, а для нее, Люси, особенно… Но вот так, в необъяснимом порыве, взглядывала ли она на другие лица?
Люся помяла руки, похрустела пальцами.
— Я привыкла раненых возить…
— Хрустеть так пальцами вредно, — заметил Белов. — Где-то я слышал…
— А тротуары там, в Пензе, деревянные, — договорила Люся и опять помяла руки, точно грея их. — Чтобы не было грязно… когда дожди льют.
Игорь улыбнулся и кивнул. Он видел такие. Он вспомнил пору своего детства, от которой его отделяло совсем не так уж много лет… Далекий забайкальский городок, куда он ездил к отцу, в геологическую партию, искавшую золото. Он забыл, какие там были дома. Помнил только неожиданное — деревянные тротуары, аккуратно настеленные из досок, пахнущих хвоей.
И затем еще вспомнились красные ручьи, кувырком срывающиеся с сопок, и Шилка, с диким шумом катящая свои волны вокруг островов с черемухой.
В то лето Игорь впервые видел тайгу, впервые охотился среди заросших озер на уток, неумело крякая самодельным рожком, чтобы подманить их поближе, впервые ездил по стремнине в рыбацком челноке.
Ах, как это все было далеко отсюда, далеко — не по расстоянию. Далеко — точно в глубине другой жизни, потому что все это было до войны.
— А вы кто? — спросила Люся, не поворачиваясь к нему. — В свою часть едете?
— Нет.
— Ведь вы за пролив хотите?
— Я корреспондент, из газеты…
— А-а, — протянула Люся не разочарованно, но как-то скучно, словно это ее совсем не касалось.
— Возьмут меня девчата?
— Летчицы? Не знаю. Как повезет…
