автомобильчике.
Он не собирался говорить ей об этом, так как это было бы похоже на предложение взятки, но теперь решил, что ей станет легче, если она будет об этом знать (если, конечно, поверит).
– Как только обломки самолета будут подняты, я отправлюсь домой, в Лондон. У меня есть возможность поместить вас на самолет в Сан-Доминго так, что никто об этом не узнает и не сможет вас остановить. Я могу это устроить.
Ее глаза были сейчас лишь синими тенями в темноте запрокинутого лица, но Рейнер был уверен, что она на мгновение увидела бульвары Парижа. Но когда она ответила, ее голос был грустным, как у расстроенного ребенка, а Париж оказался так же далек как и рай.
– У вас не будет времени, чтобы помочь мне. Это будет слишком поздно. Если вам удастся поднять самолет, то домой вы поедете один.
Заработал мотор, и Рейнер наклонился ближе к девушке, чтобы она могла его расслышать:
– Coutez.[12] Я буду каждый день приходить в этот бар, и надеюсь получить от вас хоть словечко. Оставьте записку на имя сеньора француза – так вам будет легче запомнить.
Он отошел в сторону от автомобиля, и смотрел, как он разворачивается. Вскоре звук мотора замер в отдалении.
Впервые в этом городе он доверился человеку. Ей было достаточно всего-навсего сказать им: «Он будет там каждый день». И он обнаружит, что его там поджидают, и обломки самолета никогда не будут подняты, и она не должна будет умереть.
Глава 16
Куги Мерсер сидел на крыше рубки. Он вытянул ноги во всю длину, а его совершенно прямая спина была прижата к мачте. В тусклом свете звезд он казался частью такелажа лодки, тюком свернутой парусины.
Он смотрел на отлив и фосфоресцирующие вспышки прибоя. Рыбацкие суда вышли в море два часа назад, и там, где в воду попали капли масла, в волнах покачивались маленькие радуги. Далеко в океане он видел новорожденный месяц, такой хрупкий, такой чистый ночью, что хотелось взять его и принести в лодку, чтобы он мог расти в безопасности. На нулевой широте не часто удается увидеть что-нибудь, так украшающее небо и столь прохладное на вид.
– Удача… – сказал ему Сэм Стоув. Он слушал Сэма почти час. Теперь Сэм ушел, и он мог сидеть на кабине и смотреть на сине-зеленое мерцание прибоя, радуги в воде и чистую луну.
Сэм походил на большинство людей. Они никогда не думали о том, что происходит прямо сейчас, в эту самую минуту; они могли думать только о том, что случится назавтра и на будущий год – тогда им нужно будет сделать то-то и то-то, и после этого они по-настоящему разбогатеют и счастливо проживут остаток жизни. Они повсюду высматривают и раскапывают проклятое барахло и так озабочены этим, что у них уже не остается жизненных сил для самой жизни. Им никогда не придет в голову посмотреть на прибой, на луну или заглянуть в собственную душу.
– Удача… – сказал Сэм. Он говорил Мерсеру об этом уже шесть месяцев, с тех пор как тот привел свою «Морскую королеву» в Пуэрто-Фуэго, отдал якорь и принялся за дело. Но
– Куги, я видел бумаги. Этот шкип вез камни в Лиму, когда его судно потонуло вместе со всей командой. Парень из Акаригуа сказал, что в портовых бумагах написана чистая правда – ничего незаконного и тому подобного. Удача… Вы находите посудину, и мы делимся. Это справедливо. Вы единственный человек, которому я сказал, где лежит это суденышко. Не будет и сотни фатомов.
– И акул там набито, как сардин в банке.
– Но ты же не боишься акул, Куги, старый черт!
– Я не боюсь и автомобилей, но не отправляюсь гулять по середине Авениды.
Сэм плюнул в море.
– Малый, ты же можешь спуститься в клетке!
– Сэм, я однажды видел, как парень спускался в клетке. Спустился и не поднялся – зацепился за обломок.
Сэм удалился, как обычно, расстроенным. Разговор он закончил обычными словами:
– Куги, никто не знает, где это судно, кроме нас с тобой. Никогда не забывай об этом. Если ты кому- нибудь расскажешь, то это будет приравнено к пиратству в международных водах!
– О'кей, Синбад, это наше собственное тайное богатство, и оно спрятано надежнее, чем в любом банке, который ты только мог бы назвать.
Мерсер смотрел на бахрому прибоя, в котором миллионами изумрудов дробилось отражение звезд. Там, где на воде рябили масляные радуги, блистали топазы, сапфиры, опалы, рубины и жемчуга. А над всем этим, насколько хватало глаз, сияла небесная диадема.
Услышав шаги, он подумал, что это вернулся Сэм Стоув, но голос был другой.
– Вы мистер Мерсер?
Хозяин оторвал голову от мачты.
– Это я, Джек.
– Можно подняться на борт?
– Поищите сходню, она только что вымыта и еще мокрая.
Когда человек подошел поближе, Мерсер узнал его: это был какой-то лайми,[13] время от времени показывавшийся на пляже. На этот раз ему не помешало бы побриться.
– Вы водолаз?
– Угу.
– Мне о вас рассказал Бриссинг, агент Ллойда.
– А-а, понятно, – он встал. Похоже, предстояла торговля. – Давайте, спустимся вниз и выпьем по глоточку виски.
Прежде, чем зажечь лампу, он закрыл иллюминаторы сетками от москитов. В них не было видно ни одной дырочки, а медный резервуар керосиновой лампы сиял золотом.
– У вас хорошее судно, мистер Мерсер.
– Оно всего-навсего следит за собой, Джек.
Англичанин не представился. Впрочем, так поступали многие обитатели Пуэрто. Он налил себе немного виски.
Бриссинг, представитель Ллойда, сказал Рейнеру, что в городе имелся только один хороший водолаз. Мерсер не стремился ободрать клиентов, но его было трудно нанять. Он брался только за интересную для него работу. Рейнер не рассказывал Бриссингу, какую работу он хотел провести. Он лишь забрал свою сумку с молнией. На этот раз он оставил ее в другом
Вместо паспорта он дал консьержке банкноту в пятьдесят песо, как подсказал один из гидов. Денег оставалось уже не так много, но для Мерсера должно было хватить.
– У вас есть подводная камера? – обратился Рейнер к хозяину.
– Предположим, что нет.
Рейнеру в эти немногие первые минуты следовало решить, насколько он может доверять Мерсеру. Если хоть кто-нибудь из «некоторых людей» услышит, что водолаз ищет «Глэмис Кастл», ему, скорее всего, попытаются помешать, и не остановятся перед убийством. Об этом обязательно нужно было сказать, и
