носу, быка на арене с кольцом в носу? Она стоит, как матадор, ноги вместе, бедра вперед, и вы хотите забодать ее, как бык, если она будет стоять так на арене, на арене…
– Вы не забыли номер в Лас Рамблас?
– Вы его не знали и не узнаете…
– Нам известно, что это не пятнадцать…
“Ходят косари, ходят косари по лугу…”
– Ведь мы же должны послать туда коробку-контейнер, но не знаем номера дома…
– Убирайтесь к дьяволу!
– Где находится ваша резидентура? Уж конечно, не в Барселоне?
“Держись, Квиллер! Боже мой, как тяжело! Держись, будь они прокляты! Ты обладаешь преимуществом перед ними. Используй же его, Квиллер!” Период максимальной эффективности препарата заканчивается, и я чувствую, что скоро начну освобождаться от действия инъекции. Что им удалось добиться от меня? Всего лишь четыре имени: Поль, Джоунс, Солли, Инга… Да, но Солли и Джоунс мертвы, Инга – сумасшедшая, а Поль – вне их досягаемости. В телефонном справочнике Берлина много Полей, и по одному лишь имени его не найти. Что еще? Возможность посылать письма без марок, коробка-контейнер, но ничего существенного… Максимальная точка действия препарата достигнута! Продолжай держать себя в руках, Квиллер! Спокойнее!
– Мы отправим контейнер в Барселону, и ваш человек сможет получить его в Лас Рамблас. Ну, что проще? Нужно всего лишь поставить номер на коробке и…
– Где я?
– В Лас Рамблас. Да, но какой номер?
– Пять.
– Пять?
– Шесть, семь… Все порядочные негры…
– Пятьдесят шесть? Точнее!
“Заметно, что они начали уставать. Превосходно! Их давление на меня ослабевает. Мое сознание проясняется, и все представляется мне значительно отчетливее. Буду продолжать их обманывать”.
– Бурро – по-испански осел. Вы говорите по-испански? – Я не мог молчать, мною овладело неудержимое стремление говорить. Это все еще результат инъекции, однако ее воздействие окончится уже через несколько минут.
– В Лас Рамблас я всегда разговариваю по-испански. Может быть, вы хотите через нас связаться со своим человеком в Барселоне?
– Сегодня они уже настороже, а вчера… – (Следи за собой, ты можешь проболтаться!) – Послушайте, если вы полагаете, что…
– Почему вы остались в Берлине? – В голосе у него впервые прозвучало плохо скрываемое раздражение.
– Новое поколение изобретает такую музыку, о которой раньше никто даже и не думал. Сложнейший, чарующий вас балет. Испытайте меня…
– Мы полагали, что вы вылетаете…
– Пусть летают свиньи, пусть летают фениксы, и чем выше они поднимутся…
– Фениксы? Феникс – да. Как вы узнали о “Фениксе”?
– Вы подслушивали мои телефонные разговоры, мерзавцы. Ничего вы…
– Что делал Солли?
– Моя вина, моя вина…
– Над чем он работал?
– Нацистская война… это же преступно…
– Какая война? Бактериологическая? Нам об этом хорошо известно. Что должен сделать с контейнером ваш человек в Барселоне?
“Ничего существенного я не должен говорить. Положение все еще опасное. Мои ответы – путаные и неясные. Это хорошо, однако он умело отбирает из них полезные детали. Он обязан чего-то от меня добиться и сделать это поскорее, иначе будет поздно, и ему это понятно; некоторые его вопросы слишком прямолинейны, как, например, почему я в Берлине. Он явно торопится… Мое состояние улучшается, худшее уже позади – покалывание кожи прекратилось, не поддающееся контролю беспокойство проходит, ясность мышления восстанавливается”.
– Только что звонили из вашей резидентуры: вам приказано немедленно отчитаться в своих действиях. Начинайте, Квиллер.
Действие инъекции закончилось, и я почти полностью владел собой.
– Начинайте отчитываться, Квиллер!
Физически я уже не мучился, если не считать боли в плече и жажды. Плохо, что у меня не было желания к чему-то готовиться, и я ощущал какую-то потерянность. Это не может продолжаться: если я выживу, то только за счет сообразительности, и мне следует тщательно готовить свои дальнейшие действия.
Охранники все еще стояли поодиночке в дальнем конце комнаты, но оружия у них я не видел. Октобер
