помогает нам освободиться от ощущения нашей обособленной от других индивидуальности. Любовь такого рода не знает границ; именно ее мы переживаем, когда обогащаем свой опыт, впитываем новые и неизведанные еще впечатления, тогда как чувство я сопровождает присвоение, отмежевание и отстаивание нами какой-то части нашего опыта; первая побуждает нас принимать жизнь, второе придает ей индивидуальный характер. С этой точки зрения я можно считать своего рода цитаделью сознания, укрепленной снаружи и содержащей внутри тщательно отобранные сокровища, тогда как любовь — это нераздельная причастность ко всей вселенной. При душевном здоровье одно способствует росту другого: то, к чему мы испытываем глубокую или продолжительную любовь, мы укрываем внутри цитадели и защищаем как часть собственного я. С другой стороны, только при стойком и прочном я человек способен на деятельное сочувствие или любовь.
Болезненное состояние одного из них лишает другого его опоры. Нет душевного здоровья там, где сознание не продолжает развиваться, окунаясь в новую жизнь, испытывая любовь и воодушевление; но, пока это происходит, чувство
Убеждение, что слово «я» и местоимения первого лица люди научились использовать, применяясь к инстинктивным установкам сознания, и все дети, в свою очередь, учатся применять их одинаково, сложилось у меня в процессе наблюдения за тем, как училась употреблять эти местоимения моя дочь М. Когда ей было два года и две недели от роду, я с удивлением обнаружил, что она ясно представляет себе, как употребляются первое и второе лицо в притяжательном значении. Когда ее спрашивали: «Где твой нос?» — она дотрагивалась до него рукой и говорила: «Мой». Она также понимала, что, когда кто-то другой дотрагиваясь до какого-то предмета, говорил «мое», это означало нечто противоположное тому, что делала она, когда касалась рукой того предмета и употребляла то же самое слово. Ведь у любого, кто задумается над тем, как все это должно появляться в сознании, которое может узнать что-либо о «я» и «мое», только слушая, как эти слова употребляют другие люди, этот вопрос вызовет полное недоумение. Очевидно, что в отличие от других слов личные местоимения не имеют постоянного значения, а выражают различные и даже противоположные идеи, когда используются разными людьми. Примечательно, что дети должны справиться с этой проблемой прежде, чем обретут устойчивые навыки абстрактного мышления. Как могла девочка двух лет, без особой способности к размышлению установить, что «мое» — это знак определенного объекта, как другие слова, а означает нечто разное у каждого, кто его использует? Еще более удивительно — как могла она усвоить его правильное употребление применительно к себе самой, если его, по-видимому,
Полагаю, что она могла бы научиться использовать эти местоимения примерно следующим образом. В этом постоянно присутствовало чувство я. С первой же недели она хотела каких-то вещей, плакала и требовала их. Кроме того, наблюдение и противоборство познакомили ее с такими же актами присвоения со стороны Р. Так, она не только испытывала это чувство сама, но, связывая его с его внешними проявлениями, вероятно, предугадывала его в других, относясь к нему с одобрением или возмущением. Хватая, таща к себе, крича, она связывала эти свои действия с испытываемым чувством, а, когда она наблюдала похожие действия у других, они вызывали в ее памяти это чувство. Предшествуя употреблению местоимений первого лица, они были тем языком, который выражал идею я. Таким образом, все было готово для обозначения словом этого переживания. Теперь она замечала, что Р., стремясь что-либо себе присвоить, часто восклицал:
Иными словами, значение «я» и «мое» усваивается таким же образом, что и значения надежды, сожаления, досады, отвращения и тысячи Других слов, обозначающих эмоции и чувства: испытывая само чувство, приписывая его другим людям на основе тех или иных его проявлений и вслушиваясь в слово, которое произносится в связи с ним. Что касается ее развития и передачи в процессе общения, то идея
В своих более сложных формах, выраженных, к примеру, словом — как оно используется в разговорной речи и литературе, — эта идея представляет собой социальное чувство или тип чувств, которые оформляются и развиваются в процессе общения так, как это описано предыдущей главе[65].
Хотя Р. был более склонен к размышлениям, нежели М., он гораздо медленнее усваивал местоимения первого лица и на тридцать пятом месяце жизни все еще не разбирался в них, подчас называя своего отца «я». Как мне представляется, отчасти это связано с тем, что в свои первые годы он был спокойным и неконфликтным ребенком без выраженного социального чувства я и главным образом был занят безличностным экспериментированием и размышлением; отчасти же это вызвано тем, что он мало виделся с другими детьми, через противопоставление которым могло бы пробудиться его я. С другой стороны, М., появившаяся на свет позже, встретила противодействие Р., которое подстегнуло ее сильную от природы склонность к присвоению. Ее общество оказало заметное влияние на развитие чувства я у Р., который ощутил необходимость самоутверждения, чтобы не лишиться своих игрушек и всего, что только может быть присвоено. Впрочем, он научился употреблять слово «мое», когда ему было около трех лет, до того как