уничтожения путем сожжения следующие наименования документов как не представляющие исторической и документальной ценности. Дальше шел перечень телеграмм с учетом их номеров, ключи к шифровальной машине и последним пунктом отмечена таблица с указанием регистрационного номера. 'Странно, — подумал Игорь, — как может кодовая таблица не представлять документальной ценности, если она необходима для работы с шифровальной машиной и имеет гриф 'Совершенно секретно'? Надо задать этот вопрос начальнику штаба'.
Он запер дверь кабинета и направился к подполковнику Федотову.
— Разрешите? — спросил Чернов, войдя к нему в кабинет.
— По какому праву вы врываетесь ко мне без предупреждения, особенно когда я работаю с секретными документами? Что за хамство? — заорал подполковник.
Игорь не был готов к такому развитию событий и на некоторое время оторопел. Затем, взяв себя в руки, спокойно ответил:
— Я к вам зашел по служебному вопросу, а не просто так поболтать. Если вы так ревностно беспокоитесь за режим секретности, то почему работаете с секретными документами при открытых дверях? И не забывайте, что вы для меня не начальник, а я вам не подчиненный. Я здесь представляю Комитет государственной безопасности, и если я к вам зашел, значит, и мой вопрос к вам не праздный.
— Ты капитан, а я подполковник, поэтому перечитай устав, может, вспомнишь о субординации.
— О субординации я помню всегда, но, видимо, придется последовать вашему совету. Я надеюсь, вы будете себя более комфортно чувствовать, когда вопросы по поводу незаконного списания кодовой таблицы вам будет задавать лично полковник Иващенко, а не я. В обычной жизни он не опускается до уровня начальника штаба полка, но, учитывая серьезность ситуации, думаю, с удовольствием уделит вам время, — с сарказмом ответил Чернов и демонстративно направился к выходу.
— Постой, — закричал Федотов и через пару секунд добавил: — …те.
Он был в курсе, как разговаривает начальник Особого отдела КГБ СССР по ВВС флота с офицерами полкового звена. Недавний пример общения с полковником Шкилевым долго муссировался среди командиров и их заместителей в гарнизоне.
— Слушаю вас, товарищ подполковник, — Игорь сделал ударение на последнем слове.
— Да не обижайся на меня, с утра завели вводными, вот и не сдержался, — примирительным тоном сказал Федотов.
— На обиженных воду возят, — ответил Чернов и в свою очередь захотел уколоть подполковника. — А что касается устава, то я его знаю не хуже вас. Согласно его требованиям, военнослужащие, независимо от должностного положения и званий, должны обращаться друг к другу на 'вы'. Или вы предпочитаете, чтобы и я к вам тоже обращался на 'ты'?
Глаза у Федотова налились кровью, он хотел опять сказать что-то резкое, но вовремя остановился и уже официально сказал:
— Я слушаю вас, Игорь Геннадьевич. Чем могу быть вам полезен?
— Меня интересует, Игорь Игоревич, причина уничтожения кодовой таблицы на аэродроме 'Талые ручьи', — в тон ему ответил Чернов.
— А почему вы об этом спрашиваете у меня? Спросите у моего помощника по спецсвязи и режиму секретности, это его епархия.
— Председателем комиссии, согласно акту, были вы, а не он. Поэтому кто, как не вы, мне выдаст информацию из первых рук?
— Товарищ капитан, неужели вы думаете, что мне, начальнику штаба полка, на лагерном аэродроме больше заняться нечем, как бумажки жечь? Мне принесли акт, я его подписал. Спрашивайте у тех, кто сжигал.
— А кто сжигал, если одного из трех членов комиссии, как уже оказалось, не было не месте уничтожения? — спросил Игорь, имея в виду самого Федотова.
— Еще раз вам говорю, разбирайтесь с членами комиссии, если я совершил государственное преступление, подписав этот злополучный акт, то готов понести соответствующее наказание. А сейчас мне некогда, мне нужно работать, — закончил разговор Федотов, и, надев очки, сделал вид, что углубился в изучение документов.
Чернов, не прощаясь, вышел из кабинета начальника штаба и направился к себе. В первый день после отпуска он уже понял, чем ему придется заниматься в ближайшие несколько дней. Для начала нужно вызвать к себе прапорщика Горохова и опросить его, пока начальник штаба не провел с ним инструктаж. Он набрал номер телефона группы спецсвязи и через начальника вызвал к себе в кабинет прапорщика. Через двадцать минут тот уже сидел за столом у Чернова.
— Иван Тимофеевич, — обратился к нему оперработник, — я хотел бы узнать от вас о причинах сожжения кодовой таблицы. Надеюсь, у вас хватит здравого смысла не рассказывать мне, что она устарела и вам прислали новую? В Особом отделе используется аналогичная шифровальная машина для кодированной связи, и я имею определенные навыки работы с ней.
— Не сомневаюсь, — обреченно ответил прапорщик.
— Тогда я внимательно вас слушаю, — поторопил его Игорь.
— А рассказывать особо нечего. Когда сворачивали кодогруппу перед отлетом на базу, машинально собрал все не нужные бумаги и общей массой выбросил в печь. Когда увидел, что горит таблица, пытался ее вытащить, но там был сильный жар. Побежал за водой, хотел залить печь, но было уже поздно.
— И кто может это подтвердить? — поинтересовался у него капитан.
— Да все члены комиссии подтвердят. У них на глазах она сгорела. Мы поэтому и акт переписали. В старом акте кодовой таблицы не было, — дрожащим голосом ответил Горохов.
— А как получилось, что в отношении ваших действий командование не проводило служебного расследования? Во всяком случае, в деле нет материалов проверки данного факта, — Чернов показал на вторую папку.
— А нечего было расследовать, все произошло на глазах начальника штаба, он сразу и влепил мне 'строгача', а затем в штабе ВВС этот вопрос, видимо, уладил, — продолжал оправдываться Горохов.
Чернов посмотрел на прапорщика и покачал головой.
— Ваша версия звучит убедительно, но есть одна нестыковка. Начальник штаба отсутствовал при сожжении документов. Я только что был у него, и он мне сказал, что не присутствовал при уничтожении. Кто мне лжет, начальник штаба или вы?
— Я вам говорю правду, спросите у Омельченко, — твердо заявил прапорщик.
Они просидели, молча глядя друг на друга, около минуты, когда, наконец, Чернов спокойно сказал:
— Я вас больше не задерживаю, можете быть свободны.
Прапорщик от неожиданности закашлял. Затем, не веря своим ушам, спросил:
— Так что, и писать ничего не будем?
— Нет, не будем, — ответил Чернов, и когда Горохов подошел к двери, добавил: — Во всяком случае, пока.
Прапорщик тяжело вздохнул, поправил фуражку и вышел в коридор. Не долго думая, Игорь последовал за ним. Закрывая свой кабинет, он увидел, как в конце коридора Горохов без стука зашел к начальнику штаба.
'Теперь остается опросить капитана 3-го ранга Омельченко, — подумал Чернов. — Он, безусловно, расскажет то же самое, видимо, легенду они уже обговорили, но есть смысл уточнить детали'.
Оперработник вышел из здания и быстро направился в домик второй эскадрильи, где одно из помещений занимала группа средство объективного контроля. Именно там служил капитан 3-го ранга Омельченко в должности старшего кодировщика. На входе в строение они столкнулись лицом к лицу. Тот явно куда-то торопился.
— Вячеслав Михайлович, вы могли бы мне уделить пару минут? — вежливо спросил его Игорь.
— А можно позже? Меня начальник штаба к себе вызывает, — ответил тот.
— Ничего, мне тоже нужно в штаб, так что нам по пути.
— Хорошо, я слушаю, — согласился офицер.
— Меня интересует только один вопрос. Почему и при каких обстоятельствах сожгли кодовую таблицу
