розовых подружек.
— Послушай меня, Рики. Пойди проветрись и кончай нести всякую чушь. Твою мать убили, потому что она оказалась замешана в какой-то грязной истории с наркотиками.
— Никто на это не купится. Тоже мне, специалисты. Профессионалы, блин. Я должна выложить пять тысяч долларов за что-то, во что никто и на секунду не поверит? А когда эта версия будет отвергнута, какой мотив убийства выйдет на первый план?
— Всегда есть возможность сослаться на несовпадение политических взглядов.
— Что ты имеешь в виду?
— Она защищала древесных крыс. Мешала строить магазины, «Кей-марты», кондоминиумы и высотные здания.
— Это коалиция «Эверглейдс», а не она лично.
— Расскажи это плотникам, электрикам, сантехникам, всем тем, кто ходит на эти собрания о землепользовании, зональные слушания. Кто каждый раз выступал против нового строительства? Ее многие не любили. Уж поверь мне.
Рики покачала головой, не слишком обнадеженная. Она все еще была на линии огня. Практически подозреваемый номер один.
— Ты обязан дать мне эти три тысячи. Я оказала тебе услугу. Взяла на себя всю грязную работу.
— Ты оказала услугу самой себе.
— И еще это. — Она постучала по водной кровати. — Ты думаешь, это не в счет?
Грейсон уселся в кресло-шезлонг на металлической раме, в котором Рики обычно смотрела телевизор. Он стал высокомерно холоден. Пару минут он сидел, глядя на нее, обводя глазами комнату, снова переводя их на нее, меряя ее взглядом, казалось, он вот-вот зарычит. С улицы Елизаветы донесся стук колес и звон Конк-поезда, был третий час. Рики пыталась откусить засохшую заусеницу. Она все время цеплялась ей за кимоно, а чуть раньше — за волосы Лилиан.
Грейсон вздохнул, покачал головой.
— Ты живешь здесь с тремя лесбиянками, не так ли? У тебя самая большая коллекция резиновых изделий к северу от Амазонки. Играешь в свои игры, занимаешься делами, которые в лучшем случае непристойны, а в худшем — противозаконны. Все это, так сказать, твоя история, то, что всплывет на поверхность, когда твое слово окажется против моего. И вообще, мне кажется, ты чего-то не понимаешь. Ты думаешь, если я богатый юрист, то я уязвим, боюсь подмочить репутацию, так как это может скверно отразиться на моем бизнесе. Позволь мне кое-что рассказать тебе о богатых юристах, Рики. Во-первых, всем в высшей степени наплевать, чем мы занимаемся вне зала суда. До тех пор, пока мы обладаем красноречием, достаточным, чтобы убедить Его Честь. Попробуй испортить мою репутацию, если считаешь себя в состоянии сделать это. Во-вторых, юристы становятся богатыми обычно потому, что заставляют людей поверить в свою версию правды. Мне достаточно нашептать в нужное ухо, а потом поглядеть, как мчатся полицейские машины с мигалками. Так что если кто-то собирается распустить сплетню, сделать достоянием общественности некоторые пикантные подробности моей личной жизни, то этот кое-кто может быть весьма озадачен неожиданным интересом правоохранительных органов к тому факту, что он недавно потерял родителя.
ПОЖИЛАЯ ЛЕДИ ОТПРАВИЛАСЬ К ПРАОТЦАМ РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ЕЕ ДОЧЬ МОГЛА КУПИТЬ СЕБЕ ПЛАТИНОВЫЙ ФАЛЛОИМИТАТОР.
Грейсон посмотрел на нее взглядом юриста, берущего за свои услуги семьдесят пять долларов в час. Возможно, именно этот самый взгляд позволил ему выиграть пару-тройку дел. Рики не боялась его, но ей тяжело было выдержать его взгляд после столь красноречивой тирады.
— Попробуй, Рики. Продолжай приводить свои аргументы, поглаживать кровать, играть в свои дерьмовые игры и целочку из себя строить. Попробуй, но если ты произнесешь хоть один звук, который будет похож на шантаж, или на Дюваль Стрит пронесется слух об одном юристе, который по выходным превращается в вуайериста, твоему маленькому мирку, Рики, тут же придет конец. Он лопнет как воздушный шар.
— Но эти двое, Грей. У меня есть время только до субботы. — Она перешла на умоляющий тон.
Он взял верх. А может, и нет, она не была уверена на сто процентов. В любом случае надо попробовать и это.
Один из строителей, работающих в соседнем доме, увеличил громкость радио, чтобы вся округа могла слышать битловскую Yellow Submarine. Стук молотков стал приближаться к ритму песни. And our friends are all aboard!
— He надо меня провожать, — сказал Грейсон. — Да, кстати, я ужасно расстроен известием о смерти твоей матери.
Уходя, он уже не сердился. Широко улыбнулся. Подмигнул.
Глава одиннадцатая
Ирвин Макман сидел в тележке для гольфа на четырнадцатом грине. [20] Милберн, сидя в своей тележке, глядел на звезды, которыми было усеяно ясное небо.
— Эти чертовы комары уже достали, Ирв. — Я иду внутрь.
— Нет, подожди.
Милберн раздавил еще одного комара на своем лбу, как будто бы только что нашел решение мучавшей его задачи.
— Мы можем поговорить и внутри. Пожалуйста, Ирв. Все эти дела, которые непременно надо обсуждать именно здесь, опасения, что дом напичкан жучками — все это полная чушь. Вот здесь мы в жучках по самую задницу, — засмеялся Милберн.
— Заткнись. — Ирв отхлебнул из фляжки.
— Дай и мне глотнуть.
Ирв засунул фляжку в боковой карман на дверце тележки.
Милберн продолжал сражаться с комарами, хлопая себя по ушам и ругаясь.
— Эта сучка, — сказал Ирв. — С самого начала мы четко сказали ей, сколько стоят наши услуги. Потом я согласился взять вперед только половину, потому что она то ли подружка Грейсона, то ли как-то с ним связана. Я подумал, черт с ней. Но так дела не делаются. Теперь она хнычет, что еще не собрала денег, чтобы расплатиться с нами.
— То есть ты облажался. Давай просто замочим ее и спишем убытки.
— Может, мы так и сделаем, — сказал Ирв. — А может и нет.
— А черт, я пошел в дом. Достали эти кровососы!
Ирв водрузил свой блестящий маленький пистолет 32-го калибра на переднюю панель своей тележки.
— У нас деловой разговор, — сказал он. — Ты же не можешь просто так встать и уйти с деловых переговоров.
Милберн перестал бить комаров и уставился на Ирва.
— Господе Иисусе, Ирв. Где ты всего этого набрался? Мы сидим здесь, под открытым небом, разговариваем, я жертвую свою кровь окружающей среде, а ты говоришь, что пристрелишь меня, если я не останусь. И черт меня подери, если я не верю, что ты именно так и сделаешь, а потом засунешь меня в песчаную ловушку,[21] и дело с концом. — Милберн шлепнул себя по шее, по руке, снова по шее, помахал рукой над головой. — Тебе хорошо, нажрался чесноку, можешь сесть хоть посередине Эверглейдс, и ни один чертов комар тебя не тронет. Разве что мексиканский.
— Нам нужно принять решение, — сказал Ирв, поднимая пистолет вверх и целясь в луну.
Песенка Милберна была почти спета.
— У меня вся рука и рубашка в крови, черт бы побрал этих жирных кровососов. — Милберн просунул палец под краешек повязки, красовавшейся у него на глазу, и почесал бинт. — А еще этот глаз. Блин, он просто меня убивает.
