Записки Брэма Стокера (продолжение).
…Мой интерес к этому делу не угас, а с течением времени еще больше возрос. Желая узнать новости, я иногда приглашал Элиота пообедать со мной. Он отвечал на мои приглашения нерегулярно, ибо, помимо своих забот на работе, он был человеком замкнутым. Тем не менее, мы иногда встречались, и я каждый раз умолял, чтобы он рассказал мне, как развиваются события. Он сказал, что сэр Джордж постепенно поправляется, но сам он еще не навещал друга. Зато о проститутке, которую мы спасли, он смог рассказать побольше. Ее звали Келли — Мэри Джейн Келли — и вообще-то она была не из Ротерхита, а жила в полумиле от клиники Элиота. Он сказал, что послал санитара по этому адресу. Там оказался мужчина, назвавшийся ее мужем, но совершенно не заинтересовавшийся ее состоянием. Вел он себя нагло и был пьян. При таких обстоятельствах Элиот решил подержать пациентку в больнице подольше, хотя денег очень не хватало.
— Она не может жить у нас постоянно, — вздохнул он, — вечная беда с этими ассигнованиями, всегда так.
Как-то вечером он прислал мне записку, сообщая, что Келли на следующий день должна допрашивать полиция Ротерхита. Естественно, я вызвался присутствовать при допросе и даже отменил несколько важных встреч. Прибыв на следующее утро в Уайтчепель, я сразу направился в кабинет Элиота. Он по уши закопался в пробирки и горелки, но был рад меня видеть, хоть я ему и помешал.
— Не сомневался, что вы придете, Стокер, — сказал он, вставая поприветствовать меня. — Наши приключения далеко не закончились.
Он провел меня в отдельный кабинет, где к нам вскоре присоединился полисмен из Ротерхита. Элиот вышел и вернулся с Мэри Келли. Она явно нервничала, но быстро пришла в себя и согласилась, рассказать, что помнила о том, как на нее напали. Я заметил, что Элиот следит за ней как-то неуверенно, а ее все время отвлекает уличный шум снаружи. Напротив окна находилась помойка, бездомные псы носами разгребали мусор в поисках объедков, и пациентка Элиота никак не могла отвести от них глаз. Когда Элиот спросил ее, как она себя чувствует, она уверила его, что очень хорошо. И допрос начался.
История ее была проста. Она пьянствовала в пабе у Гренландских доков и разговорилась там с матросом, который сказал, что его дружку нужна девушка. У Келли было туго с деньгами, и она согласилась пойти с ним. Матрос подвел ее к извозчику, стоявшему снаружи, дверца кэба отворилась, и Келли забралась внутрь.
Однако в этом месте своего рассказа она вдруг задрожала, вскочила и бросилась к окну, прижимаясь лицом к стеклу и я заметил, что она опять пристально смотрит на собак. Элиот попытался усадить ее обратно, но она оттолкнула его и стала просить впустить собак, чтобы они посидели при ней, а когда Элиот отказал ей, то сжала губы и не проронила больше ни слова, продолжая смотреть на псов на помойке. Элиот забеспокоился еще больше и, стараясь удовлетворить прихоти своей пациентки, только начавшей поправляться, попросил привести одного пса. Келли с радостью приветствовала это и, посадив пса себе на колени, продолжила рассказ.
Там, в пролетке, в кэбе, ее поджидал дружок матроса. Но дружок оказался не мужчиной… Я сразу заметил, как Элиот подался вперед в кресле и с неослабным вниманием слушал, как Келли описывает оказавшуюся в кэбе женщину. Описание это, однако, не подходило ни к Люси, ни к леди Моуберли, ибо перед Келли оказалась негритянка, но такой красоты, что у Келли буквально захватило дух. Элиот заострил внимание на этом, и Келли согласилась, что привлекательность негритянки, впрочем, испугала ее. Затем негритянка, — я краснею, когда пишу это, — расстегнула на Келли одежду и принялась ласкать ее самым грубым похотливым образом. Келли очень разволновалась и не смогла протестовать. Негритянка же вдруг вынула какой-то сосуд из золота и чудесно украшенный, схватила Келли за запястье и полоснула по нему ножом. Кровь полилась в сосуд. Тут Келли вскрикнула, открыла дверцу пролетки и выпрыгнула. Кэб не остановился. Келли осталась лежать там, где упала, и постепенно потеряла сознание.
На этом месте она прервалась. Полисмен пытался задавать ей еще вопросы, но она отказывалась отвечать, гладя и лаская пса. Наконец полисмен вздохнул и поднялся. Элиот вызвал медсестру, чтобы она уложила Келли обратно в постель, но Келли не двинулась со стула. Вместо этого она вцепилась в пса, со стоном разглядывая рану на запястье. Она стала что-то неразборчиво выкрикивать и тереть шрам.
— Моя кровь, — кричала она, — моя кровь! Ее украли! Ее нет!
Она сорвала бинты, и густой ручеек крови закапал на пса. Келли, как зачарованная, смотрела на это, а пес начал лизать кровь, ерзая и вертясь у нее на коленях. Элиот попробовал отогнать животное, но Келли отчаянно цеплялась за него. Вдруг женщина содрогнулась всем телом, застонала и швырнула пса на пол. Пес заскулил от страха, но когда он попытался улизнуть из комнаты. Келли схватила его за глотку.
— Моя кровь! — крикнула она мне. — Не видишь, что ли, что ему дали мою кровь?
Голыми руками она разодрала горло бедного пса. Он отчаянно дергался, но прежде чем кто-либо успел схватить Келли, она ногтями разорвала артерию, и пес издох, дико воя от боли. Кровь била из бедного пса, а Келли подставляла свое запястье под кровавый фонтан, словно стараясь напитать шрам. Санитары схватили ее и выволокли из комнаты, но она вырвалась и бросилась к стене, отчаянно царапая ее, будто желая пробиться наружу. Затем ее снова схватили и дали успокаивающего.
Элиот сидел у ее постели почти час.
— Умственные заболевания — не моя специальность, — признался он, выйдя наконец ко мне, — и все же придется отправить ее в дом умалишенных. А она была так близка к выздоровлению! — Он вздохнул и упал в кресло. — Не надо было устраивать ей допрос. Это я во всем виноват…
Дальше Элиот упомянул одно возможное направление расследования. Он считал, что разъяренная толпа, попавшаяся нам в Ротерхите, была совершенно права и Келли могла быть не единственной жертвой таинственной негритянки. Были сообщения об исчезновении и других женщин, а также матросов с иностранных судов. Никаких следов пропавших так и не обнаружили. Одну проститутку, однако, нашли в Ротерхите. Как и Мэри Келли, она была почти обескровлена и сейчас считалась клинически невменяемой. Элиот постучал по записной книжке:
— Я записал адрес дома умалишенных, где ее содержат. Если симптомы у Мэри Келли сохранятся, может быть, мне стоит туда съездить.
— А я поеду с вами, — сразу заявил я.
— Конечно, — улыбнулся Элиот, — но вначале посмотрим, как пойдет дело у бедняжки Келли. Не беспокойтесь, Стокер, я вам сообщу. А сейчас, прошу простить меня, у меня куча работы.
Засим я уехал от него, еще более расстроенный и озадаченный, чем когда прибыл к нему…