— Да, станем такими же богатыми, как он сам, — сказал Монидяк.
— Я с ним согласен и последую за ним.
Такс взял тыкву и отпил Белого Брата. Ему было неприятно сознавать, что у него нет другого выхода, как только следовать за Эдеко. Казалось, что после смерти кагана исчезли все нормальные и ценные понятия и вещи. Он вспомнил римского монаха, одиноко бродившего по равнине. В первый раз ему стало понятно, почему монах мог предпочесть дикую степь лагерю, полному людей.
Он смотрел, как Монидяк разделывает зайца и бросает куски в котел. Он вывернул шкуру, соскреб с нее жир и тоже бросил в котелок.
В темноте за костром послышалось фырканье собаки. Такс взглянул туда и увидел пять или более собак, высунувших языки и с жадностью глядящих на внутренности зайца. Монидяк резал сердце, чтобы поджарить на огне. Одним движением руки Такс вырвал у него остатки внутренностей и кинул собакам.
— Там еще оставалось много хорошего мяса, — запротестовал Монидяк.
Из темноты доносилось грызня и хрипение собак. Такс сказал ему:
— Ты же знаешь, что с тобой случится, если станешь поедать сердце и печень зайцев.
— Это все болтовня. Волки и рыси всегда их едят и никогда не становятся трусливыми.
Монидяк вытащил из огня поджарившееся сердце и стал ждать, когда оно остудится.
— Он сказал — Италия, — бормотал Бряк. — Может, нам все-таки удастся захватить Рим.
— Здесь находятся остготы, — сказал Дитрик, прикрывая рукой глаза от солнца. Он оглядел лагерь. После его отъезда армия стала такой огромной, что уже не умещалась в излучине реки, и люди начали размещаться поодаль, и это было весьма опасно для них. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, он видел разговаривающих мужчин. Некоторые из них готовили пищу на кострах. Они стерли с лица земли кустарники и оголили деревья, чтобы жечь костры или строить шалаши и навесы.
Ардарик кивнул:
— Они прибыли вчера, нам нужно отыскать новое место для лагеря. Насколько близко мы сможем приблизиться к гуннам?
— Не стоит этого делать, — ответил ему сын. — Они уже знают, что мы здесь, и как только будут готовы, сразу же нападут на нас.
— Я буду сам принимать решение!
Дитрик присел на корточки и посмотрел на людей, расположившихся на дальнем берегу.
— Тебе следует перевести их сюда. Они выставили караульных?
— Ты считаешь меня дураком?
— Нет, — Дитрик подумал о сражении, и у него напряглись мышцы. Он вдруг почувствовал себя таким ранимым, но собрался с силами и вернулся мыслями к лагерю гуннов.
— Мне показалось, что у них совершенно отсутствует организованность, нет караульных, и еще мне кажется, что они не посылают разведчиков. Целый день я наблюдал за лагерем с разных точек. Один раз я был так близко, что мог слышать их разговоры — спорили два человека. Я разобрал их речь. Однажды… — он взглянул на Ардарика. — Как-то я видел много людей, собравшихся вместе. Они слушали рассуждения Денгазича. Когда он что-то сказал — я не смог разобрать, что именно — они все захлопали. Абсолютно все.
— Они выражали ему симпатию?
— Нет, они хлопали, чтобы выразить ему свое презрение. Ардарик был поражен.
— Вот как? Презрение к Денгазичу?
— Или, может, к его словам. Что и есть одно и то же. Во всем лагере примерно тысяча кибиток. Наверно, их должно быть больше, не так ли?
— Кибиток? А-а-а, юрт. Да, но ты, наверно, просчитался.
— Нет, их там меньше тысячи. И это значит, что имеется всего лишь несколько тысяч боеспособных воинов. Пока я сидел в засаде, то видел, как оттуда уезжали некоторые кибитки. Если мы еще подождем, то там вообще не останется гуннов.
Ардарик отряхнул руки.
— Но ты сам сказал, что как только они будут точно знать, где мы находимся, то нападут на нас.
Он залез в кибитку и достал карту, затем поставил ногу на ступицу колеса и разложил ее на колене.
— Если они пока на нас не нападут, то нас станет больше, чем их, и если все, что ты сказал, правильно, то на каждого гунна придется по два германца.
Дитрик промолчал, а Ардарик продолжал разглядывать карту. Дитрик еще раз посмотрел на лагерь. Германцы расхаживали по нему группами. Они были заняты делом — стараясь в правильном порядке расположить свои хижины и навесы. При ярком солнце их светлые волосы и бороды, казалось, отливали красным золотом. Рядом разгружали повозки. Посреди всего этого сверкало кольцо реки.
— Как ты считаешь, они выбрали нового кагана? — спросил Ардарик.
Дитрик покачал головой:
— Не знаю.
Он повернулся к отцу. Тот внимательно смотрел на сына, и Дитрик опустил глаза долу. Отец спросил:
— Ты действительно скучаешь по ним? По твоим друзьям-гуннам?
Дитрик встал и, не отвечая, пошел прочь.
На рассвете гунны узнали, что германцы направляются в их сторону. Слух распространялся от одного костра до другого костра, где еще оставались бодрствующие люди. Они пытались разбудить как можно больше народа. Все никак не могли договориться, кто же станет ими командовать, но всем хотелось первыми напасть на германцев. Некоторые оседлали лошадей и покинули лагерь, как только услышали эти новости. Другие постарались собрать отряды в двадцать или тридцать человек. Большинство воинов вылезли из одеял, надели одежду, начали есть или собирать вещи. Потом отправились будить друзей, чтобы позже покинуть лагерь — германцы, в конце концов, никуда не денутся!
Когда начали распространяться новости, Такс уже бодрствовал. Он разбудил Монидяка и послал его за конями. Передвигаясь на коленках вокруг костра, он поставил греться воду, положил туда мясо и зерно, и начал готовить пищу на углях, оставшихся от вчерашнего костра.
Вокруг него люди беспрестанно ездили во всех направлениях. Копыта лошадей взбивали пыль в воздухе. Она стала плотной, как дым. Три всадника выкликали имя Эллака и ехали вдоль берега реки, кое-где за ними следовали воины, чтобы встать под штандарт Эллака. Но большинство воинов даже не поднимали головы, слыша его имя. Бряк тоже проснулся и начал кулаками растирать глаза. Потом, шатаясь, подошел к костру и шлепнулся возле него.
— А-а-ах, я совершенно не выспался.
— Приближаются германцы, — сказал ему Такс. Он склонился почти к самим углям и начал их сильно раздувать.
— Они — такие храбрецы! Ха!
Бряк перевернулся набок, чтобы достать тыкву с Белым Братом. Она была пуста. Бряк отбросил ее и застонал. Затем он выпрямился и медленно обвел глазами лагерь.
— Где Монидяк?
— Здесь, — Такс резал хлеб и показал направление ножом. Монидяк шел к ним, перескакивая через кучи отбросов. Он вел лошадей. На спине черной лошадки была прикреплена куча сена величиной почти с лошадку. Бряк побежал, чтобы помочь ему.
Они поели сами и покормили лошадей, и пока Бряк мыл котелок, Такс и Монидяк наблюдали, как гунны разъезжались из лагеря.
Многие воины на прощание махали руками, распевали песни и перебрасывались шутками. Такс снял свой лук и колчаны со стрелами с подпорок навеса. У них еще оставалось немного ритуальной краски, и когда вернулся Бряк, они уселись кружком и нарисовали друг другу на лицах тотемы и знаки войны.
— У меня плохое предчувствие, — сказал им Монидяк. — Все слишком радуются предстоящему сражению.
Такс свистом позвал черную лошадку. Она появилась из-за навеса, и изо рта у нее свисали длинные клочья сена. Такс начал ее уговаривать, чтобы она опустила голову и дала надеть на себя уздечку. Потом он левой рукой крепко ухватился за гриву, с трудом поднялся на ноги и перевалил седло на спину лошадки.
