кембриджской миссией, которая должна была отправиться к туземцам Шире и озера Ньяса. Миссия состояла из 6 англичан и 5 цветных из Кэпа. Нелегко было решить, что делать с таким большим количеством людей. Достойный всякого уважения епископ, стремясь начать без проволочек работу, хотел, чтобы «Пионер» отвез миссию вверх по Шире до владений Чибисы и там ее высадил. Но против этого были серьезные возражения. «Пионеру» был отдан приказ обследовать Рувуму, поскольку португальское правительство отказалось открыть Замбези для судов других государств, а его чиновники весьма успешно проводили систему, которая вследствие вывоза и уничтожения рабочей силы лишала страну ценности как для иностранцев, так и для самих португальцев. «Пионер» уже опоздал на два месяца против назначенного срока, и дождливый сезон уже наполовину прошел. Затем, если бы миссия была отвезена во владения Чибисы и оставлена там, то она оказалась бы без медицинской помощи в нездоровом районе в начале наиболее опасного для здоровья времени года и притом без всяких средств как для переезда в здоровые высокие районы, так и для возвращения к морю. Мы боялись, что при отсутствии медицинской помощи и всякого знакомства с лечением лихорадки эту миссию может постигнуть та же печальная судьба, что и миссию Хельмора в Линьянти. Хорошо, что мы возражали так решительно: позднее оказалось, что противолихорадочные пилюли, купленные для нас епископом в Кэпе, должно быть, были сделаны из земли, а не из медикаментов. В конце концов епископ согласился поехать на военном корабле «Лира» в Иоганну и оставить там членов миссии у консула ее величества м-ра Сэнли. Сам же он решил отправиться с нами вверх по Руву-ме, чтобы узнать, является ли местность в ее верховьях (говорили, что она вытекает из озера Ньяса) подходящим местом для устройства там миссии.
Двадцать пятого февраля «Пионер» стал на якорь в устье Рувумы (Ровумы), которая, не в пример большинству африканских рек, имеет прекрасную бухту и не преграждена баром. Мы запаслись дровами, а потом стали ждать епископа, который и прибыл 9 марта на «Лире». 11 марта мы двинулись вверх по реке и убедились, что уровень воды в ней за время нашей задержки понизился на 4–5 футов. Местность в низовьях Рувумы красивее, чем в низовьях Замбези, так как здесь с побережья видны горы. На расстоянии 8 миль от устья мангровые заросли кончаются, и на каждом берегу начинается красивый хребет поросших лесом гор. На этих горах растет в большом изобилии и достигает больших размеров дерево, похожее на африканское черное дерево, но с лучшей древесиной. Людей было немного; те, которых мы видели, были арабского происхождения и казались небогатыми. Течение Рувумы в этом месте было таким же сильным, как Замбези, но объем воды ее гораздо меньше. В некоторых местах на переправах едва хватало воды, чтобы мог пройти наш пароход, имевший осадку в 5 футов. Когда мы поднялись на 30 миль вверх, вода вдруг упала за 24 часа на 7 дюймов. Поскольку мартовский разлив является последним в этом сезоне и он, по-видимому, окончился, было признано более осторожным, во избежание задержки на год, отвести судно немедленно обратно в море. Если бы наша экспедиция была одна, мы двинулись бы дальше в лодках или пешком и сделали бы все возможное для исследования реки и верхней части озера. Но хотя дело миссии было частным и совершенно отличным от нашего, общественного, поскольку цели и того, и другого были родственны, то мы очень хотели помочь нашим соотечественникам в их благородном предприятии. И вот, вместо того чтобы следовать своим стремлениям, мы решили вернуться на Шире, дождаться, пока миссия там благополучно устроится, а потом исследовать озеро Ньяса и Рувуму, спустившись в нее из озера.
На борту «Пионера», когда мы были в устье Рувумы, вспыхнула лихорадка; по нашим предположениям, это случилось из-за того, что мы один раз стали на якорь у речки, вытекавшей из мангровых зарослей. Лихорадка держалась на судне до тех пор, пока мы не изолировали совершенно машинное отделение от остальных частей судна. Гниющая угольная пыль издавала сильные испарения, и из-за этого лихорадка держалась на борту целых 12 месяцев.
Вскоре после того, как мы тронулись в путь, «Пионер» из-за лихорадки среди пассажиров оказался почти целиком в руках первоначальной экспедиции на Замбези, и немного позже ее руководителю пришлось вести судно не только по реке, но и по океану. Привычка определять географическое положение на суше облегчает управление кораблем на море; здесь, если не выбросишься на берег, никто не следит за тобой, чтобы обнаружить твои ошибки, а течение позволяет оправдать всякий промах.
На обратном пути мы пристали к Мохилле, одному из островов Коморо. Население здесь – результат смешения арабов, африканцев и их победителей – туземцев с Мадагаскара. Они мусульмане, и у них есть мечети и школы, где, как мы с удовольствием увидели, учатся читать Коран не только мальчики, но и девочки. Учитель сказал нам, что он живет этой работой и получает по 10 долларов с каждого ребенка за то, что научит его читать. Способные выучиваются за полгода, но тупым нужно на это несколько лет. Затем мы отправились в Иоганну за нашими друзьями; проведя несколько дней на красивых островах Коморо, мы отплыли в устье Конгоне с епископом и его группой.
«Пионер», построенный под наблюдением адмирала Болдуина Уокера и покойного адмирала Вашингтона, сердечных и глубоко уважаемых друзей экспедиции, был прекрасным судном, очень хорошо приспособленным для нашей работы во всех отношениях, кроме одного: он имел слишком глубокую осадку. Пятифутовая осадка оказалась слишком большой для плавания по верхней части Шире. Судно спроектировали так, что оно должно было иметь осадку в 3 фута; но приспособления для увеличения его прочности и плавания по океану увеличили осадку еще на 2 фута, что заставило нас выполнять много тяжелой и раздражающей работы: вывозить вперед якоря, снимать его с мели и т. д. Мы бы не так раздражались из-за этого, если бы это не влекло за собой большую потерю времени, которое можно было бы провести с несравненно большей пользой и бесконечно приятнее в разговорах с людьми, исследовании новых районов и выполнении других задач экспедиции. Однажды мы просидели две недели на мели, состоявшей из мягкого песка, так как нам не хватало всего двух или трех дюймов воды; эта задержка была вызвана тем, что в момент поднятия якоря течение бросило пароход боком на мель, которая всегда, как только мы останавливались, образовывалась позади нас.
Мы не хотели оставлять судна, пока не достигнем владений Чибисы, так как боялись, что в этих низменных местах экипаж будет страдать от лихорадки. Кроме того, было бы нелегко донести имущество экспедиции. Нас ежедневно посещали толпы туземцев. Они приносили нам больше продуктов, чем мы могли съесть. Когда приходилось перетаскивать «Пионера» через мелкие места, епископ, а также Хорэс, Уоллер и м-р Скюдэмор всегда были готовы помочь и работали не менее усердно, чем кто-либо другой на борту судна.
Если бы наш прекрасный маленький корабль имел осадку в 3 фута, он мог бы ходить вверх и вниз по реке совершенно легко и в любое время года. При существующих же обстоятельствах, после того как мы перебрались через несколько отмелей, было невозможно вернуться вниз до декабрьского разлива. Судно могло перебираться через отмели, идя вверх, но не вниз, так как за кормой немедленно образовывалась куча песку, а из-под носа течение его вымывало.
Со времени нашего второго посещения племен, живущих на Шире, Чарльз Ливингстон направлял всю свою энергию на то, чтобы побудить местное население возделывать хлопок для экспорта. «Ма-Роберт» так текла, что, пока мы были на ней, мы могли покупать только в небольшом количестве очищенный хлопок и пряжу местного производства, чтобы передать их нашим манчестерским друзьям и создать вероятность того, что наши соотечественники будут приезжать сюда и закупать все, что будет выращено. Многое из того, что мы купили, было испорчено из-за состояния нашего судна; однако отосланные нами на родину образцы были признаны «именно тем сортом хлопка, который больше всего нужен в Ланкашире», а нитки, или, вернее, пряжа, которую мы покупали приблизительно из расчета пенни за фунт, вызвала восторг наших отечественных фабрикантов.
Теперь, когда мы были лучше устроены, Чарльз Ливингстон продолжал применять ту же систему, пытаясь использовать производственную энергию туземцев, – и с очень большим успехом. Хлопок покупался, очищался, и, хотя из-за большой осадки «Пионера» мы могли охватить только район меньше чем в 7 миль, в 3 месяца он собрал 300 английских фунтов очищенного хлопка, меньше чем по пенни за фунт. Конечно, это количество не является большим по сравнению с тысячами тюков, приходящими из других стран, но оно все же достаточно, чтобы доказать, что туземцы могут собственным трудом выращивать хлопок высшего качества. И если бы не работорговля, которая несколькими годами позднее смела здесь все население, весьма вероятно, что этот свободный труд мог бы через несколько лет играть роль на мировом рынке.
Никогда не предполагалось, чтобы правительственная экспедиция превратилась в сборщика хлопка или занималась мелкими торговыми спекуляциями. Мы удостоверились в том, что та часть Африки, где мы
