и поднялась. Проглядела названия книг на стойке, изучила расписание предлагаемых постояльцам развлечений и закурила сигарету. Потом опять взглянула на часы, подождала ещё немного и, наконец, подошла к телефону.
Шейн нахмурился. Гарри Хэлбут, могучий, с изрытым оспинами лицом, бывший боксер-профессионал, стоял в дверях своего офиса. Кандида повесила трубку и зашла в кабину лифта.
Убедившись, что дверцы лифта закрылись, Шейн пересек вестибюль и вошел в офис Хэлбута.
— Черт знает что происходит, Гарри, — начал он. — Мне уже казалось было, что я все разложил по полочкам, а выходит как-то иначе.
— Ничего, Майкл, — ободряюще улыбнулся Хэлбут. — Вместе как-нибудь разберемся.
— Кровь уже пролилась и прольется еще, — озабоченно сказал Шейн. — Уж больно много денег поставлено на карту. Но сегодня все почему-то на редкость миролюбиво настроены.
— Дай Бог, чтобы они продолжали в том же духе, — произнес Хэлбут. — Сказать Рути, что нам может понадобиться её номер?
Шейн задумчиво потер подбородок.
— Пока не знаю, Гарри. Это дело запутаннее, чем гордиев узел. Впрочем, боюсь, что мне придется подняться и вправить кое-кому мозги.
— Только аккуратно, ладно, Майкл? — попросил детектив. — Если руки начнут чесаться, и тебе захочется непременно размазать кого-нибудь по стенке, то не в моем отеле, хорошо?
Шейн направился к лифтам. Из первого же спустившегося лифта вышел Форбс.
При виде сыщика, у него отвалилась челюсть.
— Это не случайность, Форбс, — сказал ему Шейн. — Я следовал за вами от самого «Стэнвика». Мне нужно поговорить с вами. Идемте в бар, пропустим по рюмочке. Потом, возможно, мне придется задать пару вопросов мисс Ди Палма. И — закройте рот!
Форбс наконец обрел дар речи.
— Она весь уик-энд принимала бензедрин, — заявил он. — А сейчас напилась снотворного. Так что вопросы задавайте мне. Я уже начал недоумевать, когда вы, наконец, доберетесь до меня.
— Да, меня очень старательно подталкивали в вашем направлении, — заметил Шейн.
У входа в бар он окликнул Хэлбута и, когда тот подошел, познакомил его с Форбсом.
— Когда блондинка спустится в вестибюль, попроси её зайти к нам в бар, — произнес Шейн. — Возможно, нам ещё удастся уладить дело по-доброму.
— Постучи по дереву.
Шейн нашел свободное место за стойкой и заказал выпивку.
— Мне жаль, что так вышло с вашей рукой, — тихо сказал Форбс. — Я понимаю, что риск — часть вашей профессии, но я вам сочувствую.
— Ничего, предъявлю кому-нибудь иск, — отмахнулся Шейн. — Кстати, вы знаете, что ваш папочка уволил меня?
Форбс удивленно вскинул голову.
— Господи, это ещё почему? Вы его оскорбили? У нас же всего один день остался!
— Он на все махнул рукой, — ответил Шейн. — Сказал, что ему проще потерять деньги, чем выглядеть дураком. Думаю, что на самом деле он просто опасается, что я раскопаю какой-нибудь факт, который вызовет семейный скандал или подорвет его авторитет в управлении компанией. Он даже подослал ко мне шпика, чтобы обеспечить мое послушание.
— А я думал, что он в Вашингтоне.
— Даже в Вашингтоне есть телефоны. И он связался как раз с таким полицейским, у которого всегда нос по ветру.
Подали заказанные напитки. Шейн приподнял рюмку. Форбс задумчиво уставился перед собой. Заметив, что Шейн ждет, он чуть вздрогнул и взял в руку свою рюмку.
— Ваше здоровье, — уныло сказал он. — Да, похоже, папаша пытается защитить меня. Кто ему наболтал?
— Ваш дядя Джос, — ответил Шейн. — Его интересовало, заплатил ли ваш отец за аборт Рут.
— Ах, вот в чем дело? — Лицо Форбса просветлело. — Это все ерунда. Рут просто ошиблась.
— О какой сумме шла речь? Мне сказали, что о восьми сотнях.
— Да, верно. В прошлом году отец дал мне немного денег на покрытие расходов, связанных с одной аварией. Водитель сбил пешехода и скрылся. Указали на меня. Но я вовсе никого не сбивал. И в тот раз восьми сотен у меня не оказалось. Мы встречались с Рут всего несколько месяцев. Она думала, что раз я катаюсь на «ягуаре», служу в богатой фирме и живу среди роскоши, то у меня денег куры не клюют, и я могу разбрасывать стодолларовые бумажки, пока она не велит мне остановиться. Теперь она знает, что это не так. Сама убедилась, как трудно мне занять у кого-нибудь денег, поскольку все считают меня некредитоспособным. Я уже начал было подумывать, не продать ли «ягуар». Мне не хотелось, чтобы отец узнал о моих затруднениях. Но Джос все ему рассказал. Отец сперва рассвирепел, но потом поостыл и сказал, что все уладит. Но тут Рут сообщила, что все обошлось и так: тревога оказалась ложной.
Шейн пригубил бренди и запил его ледяной водой.
— Это зимние неприятности. А что случилось весной?
Форбс глубоко вздохнул.
— Так и знал, что вы об этом спросите. Это было гораздо хуже. До сих пор, стоит вспомнить — мурашки по телу бегут. Тогда мне понадобились уже десять тысяч.
— Опять на аборт?
— Майкл, у вас превратное мнение о Рут. Я не сержусь, просто объясняю. Я был таким болваном, что написал ей письмо, в котором брал на себя полную ответственность за ребенка. Ей ничего не стоило заставить меня жениться на ней, или выплатить огромные отступные. Моя мать в то время тяжело болела, а такие новости могли доконать её. Господи, да я же просто мечтаю жениться на Рут! Это она не хочет выходить за меня. Нет, те десять тысяч были нужны на покрытие другого моего греха. Я продулся в покер.
— Многовато для покера, — голос Шейна звучал ровно, но пальцы резко сдавили ножку рюмки с бренди.
— Сам знаю, — понуро отозвался Форбс. — Мы играли всю ночь и потом ещё целый день. Как на «празднике души». Было время, когда я выигрывал тысяч четырнадцать.
— Кто выиграл больше всех?
— Некий Лу Джонсон из Нью-Йорка. Я хочу вам кое-что объяснить, Майкл. Когда-нибудь я сочиню повесть обо всех этих людях. Я имею в виду друзей Рут. На эту тему никто ещё не писал. Они, как перекати-поле, — Форбс неопределенно махнул рукой. — Никогда не знают, куда их занесет завтра. Среди них много способных людей, только они не хотят ничего делать. Мне они по душе. Так вот, когда я в пух и прах проигрался, я был здорово пьян. Но уже начав играть, я решил, что выдержу до конца, чего бы это мне не стоило — мне это нужно было для книги, понимаете? Ну и конечно, я рассчитывал на мать. Я знал, что несколько тысяч она мне возместит, она всегда меня выручала. Увы, неделю спустя она скончалась.
Форбс прикрыл глаза.
— Господи, опять я размечтался, — глухо промолвил он. — Никогда мне не написать эту книгу.
— Если напишете, пришлите мне экземпляр, — сухо произнес Шейн. — А чем занимается Лу Джонсон?
— Ищет средства для финансирования каких-то театров. Очень обходительный господин, хотя есть в нем что-то пугающее.
— Еще бы, — усмехнулся Шейн. — В противном случае ему не удалось бы вас обчистить.
— Возможно, вы правы. Жаль, что я был таким дуралеем.
— Если бы ваша мать не умерла, она дала бы вам эти десять тысяч?
— Нет. Но их устроила бы и меньшая сумма. В конце концов, они скостили мне долг наполовину.
— Как это случилось?
— Джонсон подослал ко мне двух молодчиков. Один держал меня, а второй мутузил. Потом они менялись. Я плохо переношу боль. Так уж повелось. В общем, кончилось дело тем, что они согласились зайти через неделю и получить пять тысяч.
