- Ее мать сама свела счеты с жизнью.
Я была поражена.
- Да, - продолжала Иветта. - Мы все были глубоко потрясены. Мы не знали, что она больна. Она страдала какими-то внутренними болями, но первое время никому не говорила об этом. Когда боль стала нестерпимой, она не смогла больше держать это в тайне. Узнав, что избавления от недуга нет, мать Урсулы приняла смертельную дозу снотворного.
- Как… и Урсула, - прошептала я.
- Нет, - твердо сказала Иветта. - Не как Урсула. Урсула ни за что бы не посягнула на свою жизнь. Я уверена в этом. Мы много говорили об этом. Урсула была глубоко религиозна. Она верила в загробную жизнь. Она говорила мне: «Не имеет значения, Иветта, что приходится терпеть здесь; все это преходяще. Я постоянно твержу себе это. Нужно вытерпеть все, и чем сильнее страдания, тем радостнее будет избавление от них. Моя мать страдала от боли, ей предстояли новые страдания, и она не смогла вынести это. О, если бы только она подождала!» Однажды, повернувшись ко мне, она схватила меня за руки и сказала: «Если бы только я знала! Если бы только я могла поговорить с ней…»
- И все же с ней случилось нечто подобное.
- Ее боли не были нестерпимыми, я знаю это.
- Вас же не было в замке, - напомнила я.
- После того, как я покинула замок, мы стали переписываться. Мы писали друг другу каждую неделю. Урсула интересовалась мельчайшими подробностями моей жизни и сообщала мне мельчайшие подробности своей. Она раскрывала передо мной сердце. Она ничего не утаивала. Мы договорились об этом, когда я уезжала. Урсула писала письма, которые были откровеннее, чем наши ежедневные разговоры. Она писала, что с помощью пера она стала мне гораздо ближе, чем прежде, так как значительно проще излагать свои мысли на бумаге. Вот почему я так много знаю о ней… я узнала больше с тех пор, когда мы оказались вдали друг от друга. Вот почему я уверена, что Урсула ни за что не покончила бы с собой.
- Как же она тогда умерла?
- Ее кто-то убил.
Я ушла к себе в комнату и осталась там. Я не хотела говорить о смерти Урсулы. Не могла поверить в то, что предполагала Иветта. Она, несомненно, была убеждена, что граф убил свою жену.
И я понимала, что цель этих разговоров - предостеречь меня. Мысленно Иветта поставила меня в один ряд с теми женщинами, которых граф очаровывал и на короткое время приближал к себе, а потом отшвыривал… ни к чему не обязывающие связи, в длинной череде которых отдельные выделялись чуть более ярким пятном, - как, например, та, плодом которой явился Этьен.
Несмотря ни на что, я не могла поверить в это. Я знала, что граф заводил связи - но когда он делал из этого тайну? - и все же была уверена, что у нас с ним другие отношения.
Временами я верила, что смогу забыть все, что он совершил прежде. Все ли? И убийство? Но я не могла поверить, что граф убил свою жену. По его вине погиб брат Леона, но это другое дело - безумный неумышленный поступок, окончивший трагедией, но ни в коей мере не являющийся преднамеренным убийством.
Пока я размышляла об этом, отворилась дверь, и в комнату заглянула Марго. Ее настроение было вовсе не радостным.
- Что-нибудь случилось? - воскликнула я, поднимаясь на локте, так как лежала на кровати.
Марго уселась на стул перед зеркалом и, взглянув на меня, нахмурилась и кивнула.
- В чем дело? Шарло?…
- Жив, здоров и прекрасен, как всегда.
- Тогда что?
- Я получила записку. Арман говорит, что ее передала женщина, сказав, чтобы он вручил ее мне или тебе.
- Записка? Арман?
- Пожалуйста, не повторяй каждое мое слово, Минель. Меня это бесит.
- Почему эта женщина отдала записку Арману?
- Потому что она, по-видимому, знала, что он из замка. Арман был конюхом, которого мы привезли с собой из замка Сильвэн. Этьен сказал, что он добрый малый, и посоветовал взять его с собой.
- Где записка? - спросила я.
Марго протянула лист бумаги. Я взяла его и прочла:
Я уставилась на Марго.
- Во имя всего святого, кто бы это мог быть?… Она нетерпеливо покачала головой.
- О, Минель, что нам делать? Это хуже, чем Бессель и Мими.
- По-моему, - сказала я, - это то же самое, что Бессель и Мими.
- Но здесь… в Грассвиле. Я боюсь, Минель.
- Кто-то пытается тебя шантажировать.
- Почему ты в этом уверена?
- Из-за характера записки: «…вы пожалеете». Кто-то все разузнал и пытается что-то получить.
- Что мне делать?
- Ты можешь рассказать Роберу правду?
- Ты с ума сошла? Никогда не смогу… по крайней мере, сейчас. Он считает, что я - само совершенство.
- Рано или поздно ему придется обнаружить, что он ошибался. Почему не сделать это пораньше?
- Какая ты жестокая.
- В таком случае почему бы тебе не найти кого-то другого?
- Кого-то другого! Ты замешана в этом. В записке сказано: «одной из вас». Подразумевается, что ты тоже имеешь к этому отношение.
- Полагаю, что должна пойти ты.
- Не могу. Робер пригласил меня покататься верхом.
- Что ж, отложи прогулку.
- Какое оправдание я смогу придумать? Я должна ехать.
Отказ может показаться очень странным. Робер обязательно захочет узнать причину…
Я колебалась. Я тешила себя мыслью, что с этой деликатной ситуацией справлюсь лучше, чем Марго. В конце концов, я тоже в этом замешана. В тот критический период времени я была рядом с ней. Я мысленно пыталась определить, кто мог написать записку. Госпожа Гремон… кто-нибудь из ее дома… возможно, кто- то, с кем говорили Бессель и Мими, кто увидел, какими их осыпали благодатями, и вознамерился получить то же самое.
Когда я наконец сказала, что согласна, Марго обвила меня руками. Она объявила, что всегда знала - мне можно доверить уладить любое дело.
Я прервала поток ее благодарностей:
- Слушай. Дело еще не улажено. Оно только, началось. Полагаю, тебе стоит подумать, не рассказать ли все Роберу. Это отпугнет шантажистов. Нельзя сказать наперед, когда с новыми требованиями придут Бессель и Мими.
- О, Минель, я так боюсь. Но ты сходишь и решишь, как себя вести.
- Есть только один мудрый способ расправиться с шантажистами: позволить им выполнить свою угрозу.
Марго покачала головой, и в ее глазах появился настоящий страх. Я любила Марго и с радостью наблюдала, как они с Робером счастливы друг с другом, и я частенько улыбалась, вспоминая, как ловко Марго ввела своего ребенка в семью. Но, конечно же, положение было непростое, и, пока она держала все в тайне, неизбежно известной и другим, над нею постоянно висела угроза.
Помимо этого, меня позабавило, с какой легкостью Марго способна была переложить все невзгоды на мои плечи. Я была уверена, она будет безмятежно счастлива во время утренней прогулки с Робером. Марго способна жить в настоящем, что, возможно, в некотором смысле просто благодать, но иногда все же
