Единственная любовь королевы

дворца, наблюдая за прохождением погребального кортежа и слушая траурную музыку, исполняемую многочисленными оркестрами.

Она ненавидела смерть, которая уже скосила безжалостно столько людей: ее дорогого друга лорда Мельбурна, сэра Роберта Пиля, дорогую тетю Луизу, тетю Аделаиду, дядю Камберленда и вот теперь герцога.

Правительству лорда Дерби вскоре пришел конец, и премьер-министром стал лорд Абердин. Пальмерстон принял пост министра внутренних дел, и королева, сожалея, что он опять пробрался в кабинет, утешала себя тем, что он хотя бы не министр иностранных дел.

К тому времени Виктория снова забеременела.

Ветреной мартовской ночью в Виндзорском замке произошел большой переполох. Одна из фрейлин, почуяв запах дыма, обнаружила, что горит Красная гостиная. Она тут же подняла тревогу.

Когда королева и Альберт осознали, что происходит, Альберт немедленно взял все в свои руки. Королева со своими фрейлинами тут же удалилась в Зеленую гостиную, а он принялся руководить тушением пожара, что и проделал с обычной для него тщательностью, после чего пришел к Виктории в мокром сюртуке и галошах.

Королева была спокойна, как всегда во время явного несчастья. Она беспокоилась только тогда, когда не знала, что именно происходит.

— Ах, Альберт, — вскричала она, — сейчас же снимайте с себя все! Вы снова простудитесь.

— Не понимаю, как это могло случиться? — ответил Альберт. — Надо провести расследование. Видимо, управление хозяйством королевского дворца нуждается в дальнейшем усовершенствовании.

— Да-да, — в нетерпении сказала она, — но это потом, а сейчас вам нужно поскорее переодеться в сухую одежду.

Альберт повиновался, но простудиться он все-таки успел. Она беспокоилась за его здоровье. Он так часто простужался, и каждая простуда, как ей казалось, отнимала у него силы.

— Нет, вы невыносимы, Альберт! — вскричала она. — Вы совершенно не следите за своим здоровьем, и это вызывает у меня тревогу, а уж от нее-то меня можно было бы избавить.

Альберт вздохнул. Раздражительность, вызванную беременностью, нужно стоически сносить, напомнил он себе. Пожар испугал ее, она стала снова беспокойной. Не говоря ей ни слова, он послал за акушеркой миссис Лилли, хотя роды ожидались примерно через три недели.

— Миссис Лилли! — воскликнула королева. — Но ведь еще не время. Почему вы здесь?

— Мэм, — с достоинством ответила акушерка, — я прихожу, когда за мной посылают, а его высочество принц Альберт потребовал, чтобы я явилась немедленно.

Виктория ворвалась в кабинет Альберта.

— Право, Альберт, это уже чересчур. Мне лучше знать, когда посылать за миссис Лилли, и я не позволю, чтобы вы распоряжались моими людьми у меня за спиной. Меня поразило ее появление здесь.

Альберт устало провел рукой по лбу.

— Я вижу, нам приходится иметь дело с королевой, — сказал он.

— Вам приходится иметь дело с женщиной, которая ждет ребенка, и она просит, чтобы ей позволили решать, когда именно вызывать акушерку. На это имеет право любая женщина… но…

— Да-да, — подхватил Альберт, — но вы — королева.

— И было бы хорошо, если бы некоторые люди вспоминали об этом почаще.

— Некоторые люди?!

— Да, Альберт. Все люди.

Альберт встал, поклонился и уже собирался выйти из кабинета, когда она заметила, какой у него усталый вид, и ей стало жать его.

— Ах, Альберт! — вскричала она. — Я диву даюсь, как вы меня прощаете. У меня такой плохой нрав. А все потому, что я в ужасе от предстоящих мук.

Альберт обнял ее и погладил по волосам.

— Я знаю, — сказал он.

— А вы всегда такой хороший, такой спокойный. Ах, Альберт, пожалуйста, простите меня. Я такая глупая.

— Не плачьте, — нежно пробормотал Альберт. — Все будет хорошо. — И добавил: — Gutes Frauchen [35].

— О да, — вскричала она, — пока мы есть друг у друга, все хорошо!

Примерно через три недели после пожара родился ребенок, мальчик, и королева решила назвать его в честь любимого дяди Леопольдом.

Сэр Джеймс Кларк объяснил ей, как применяется хлороформ при родах. Он не видел в нем никакой опасности и полагал, что его вполне можно использовать, когда боли становятся нестерпимыми. Если королева согласна, он пригласит доктора Сноу, нарколога.

Королева, которая до рождения Леопольда семь раз подвергалась тяжким мукам и всегда испытывала страх за себя, по мере приближения срока все больше примирялась с высказанным предложением.

Эффект превзошел все ее ожидания.

Многие женщины были впоследствии чрезвычайно благодарны ей, ибо вся страна разделилась на сторонников и противников применения хлороформа. Многие люди, особенно мужчины и женщины, которые уже вышли из детородного возраста, осуждали его использование как «противоречащее природе». Если бы Господь не определил женщинам страдать подобным образом, он бы не сделал роды болезненными, следовательно, облегчать боль значило идти против Бога и природы. Однако же те, кому препарат мог помочь, от души радовались, потому что на их стороне была королева, ибо после того, как она им воспользовалась, хлороформ стал не просто, как изволила выразиться королева, «благословенным облегчением» — он вошел в моду.

Королева быстро оправилась после родов, поскольку ей не пришлось, как прежде, подвергаться огромному напряжению, но ребенок оказался меньше и слабее, чем его братья и сестры, а вскоре еще и обнаружилось, что он страдает какой-то непонятной болезнью. Если у него вдруг появлялось кровотечение, остановить его было трудно.

Рождение болезненного ребенка расстроило королеву, и на этой почве у них с Альбертом частенько происходили шумные ссоры. Альберт не терял терпения и спокойно объяснял, в чем она не права; он называл ее своим «дорогим дитятей», подразумевая под этим ее капризность.

Впрочем, не давали ему покоя и выходки Берти, доводившие его порой чуть ли не до бешенства, и болезни Леопольда, и политика: назревал конфликт между Россией и Турцией; мистер Гладстон замучил всех в палате общин своими выступлениями, а лорд Абердин, обнаружив, что не в состоянии выдерживать бушевавших вокруг страстей, собирался подать в отставку.

А королеву больше всего беспокоило здоровье Альберта. У него часто наступали периоды депрессии, он готов был легко поверить в худшее, переживал из-за положения в России и Турции; его постоянно мучили приступы своего рода нервной лихорадки, с которой сэр Джеймс Кларк оказался не в состоянии справиться, к тому же он легко простужался.

Как она скучала по летним дням в Осборне и долгому осеннему отпуску в Балморале! Только в этих дорогих сердцу местах она бывала по-настоящему спокойна, а теперь, когда они купили Балморал, снесли стоявший там небольшой домик и Альберт спроектировал замок, ей еще больше хотелось поехать туда. В Балморале все было по-новому. Альберт его очень любил — в конце концов, замок был его созданием, подтверждавшим, что у него настоящий архитектурный дар. В Осборне она тоже была счастлива, но на севере, в Балморале, их право на уединенность уважали больше: если кто из горцев деревни и встречал их на дороге, то делал вид, что не заметил их. К тому же и в Осборне, и в Балморале у них добрые верные слуги и помощники, незаменимые, когда Альберту приходилось выезжать на охоту вместе со старшими мальчиками, за которыми нужен был глаз да глаз. Что бы мы делали без таких людей, как Джон Грант или Джон Браун, часто говорила она принцу.