Сырье добывалось в изолированных точках. Нефтяные промыслы Баку были теснее связаны с Москвой и Лондоном, чем с окрестным кочевым Азербайджаном. Кроме части чернорабочих, сюда все привозилось: машины, трубы, известь. Добытая нефть увозилась целиком.
Треть Евразии, самого большого из материков мира! Какая же это «окраина»? Однако это была в самом деле окраина — окраина не физико-географической карты, а экономической и социальной. Окраина не территории, а исторического процесса. Это была колония, отличавшаяся от колоний других стран лишь тем, что она вплотную примыкала к метрополии.
Превратив окраину в сырьевой придаток, Россия сама входила в капиталистическую систему мирового разделения труда на роли далеко не почетной: промышленная для Востока, страна была аграрно-сырьевой для Запада.
Россия мало производила машин. Химия, правда, была, но какая? Калоши и парфюмерия. Пушнина вывозилась как сырье, чтобы вернуться из Германии мехами, стоящими втридорога.
Страна была в зависимости от иностранного капитала, и это влияло на размещение промышленности, отражалось на карте.
Перед первой мировой войной средоточие экономической жизни в России смещалось не вглубь страны, а напротив, ближе к границе, под удар. Давил иностранный капитал, и глохла металлургическая промышленность Урала за счет подъема металлургии Донбасса. Несметные нефтяные богатства в середине страны оставались неразведанными, и почти вся нефтяная промышленность России сводилась к промыслам Баку, лежащим на краю страны.
А обрабатывающая промышленность особенно тяготела к Западу.
Машиностроительные, текстильные, химические предприятия оседали, не считая Центра, в балтийских портах, на самой кромке, потому что иностранцу было важно лишь перешагнуть таможенный рубеж. Он охотно строил фабрики у самой границы, часто привозя их в разобранном виде. Уголь, хлопок, металл, даже огнеупорный кирпич и брусчатка шли сюда издалека. Рельсы тянулись к границам и к морю.
Империалисты Запада все шире распространяли свое влияние в России. Слабый, хоть и не менее хищный, отечественный капитал уступал позиции одну за другой. Россия стала лицом к лицу с иностранным капиталом, познав всю его гнетущую, выматывающую силу.
Утекали за границу акции бакинских промыслов, Франция плавила украинскую руду, Америка скупала на Чукотке пушнину, Япония вылавливала охотскую рыбу, Англия вырубала архангельский лес.
Промыслы располагались так, чтобы сырье легко было вывезти. Лесосеки Севера, марганцевые рудники Закавказья лежали близко от границы. Часть страны стала внешним рынком для Западной Европы и Америки, не став внутренним рынком для России.
Далекая многоплеменная окраина! Тысячи километров — степь, тысячи километров — лес, тысячи километров — горы. Редкие торговые города, избы деревень, кочевые юрты, лесные шалаши, горные землянки.
В якутских улусах в голодные годы семья съедала по 10 пудов сосновой и лиственной заболони в год: какой-то статистик вывел среднюю цифру, потому что явление считалось обычным!
Таежный охотник владел изумительным искусством — стреляя без промаха, обходиться единственной, все той же пулей… Но это свидетельствовало не столько о сноровке охотника, сколько о недостатке свинца.
В стороне от Центра лежали края, еще скованные патриархально-феодальным укладом. Культура национальностей была подавлена гнетом царизма, гнетом пришлой и своей буржуазии, гнетом местных князьков, тойонов, баев.
«К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова-на-Дону и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость. А в крестьянских захолустьях всей остальной России? Везде, где десятки верст проселка — вернее: десятки верст бездорожья — отделяют деревню от железных дорог, т. е. от материальной связи с культурой, с капитализмом, с крупной промышленностью, с большим городом. Разве не преобладает везде в этих местах тоже патриархальщина, обломовщина, полудикость?» Так писал Ленин.
Конечно, эта неравномерность, неразумность размещения промышленности не была особенностью только царской России. Она обычна для капиталистических стран.
Разделение труда между районами при капитализме не служит разумной экономии сил, целесообразному использованию недр и почвенных или климатических различий. Капитализм связал края и страны зависимостью через куплю-продажу. Метрополии навязали колониям принудительную специализацию. Ранняя Англия взяла на себя, будто богом данную, роль мировой мастерской; несчастному Сальвадору пришлось торговать одним лишь кофе, а Гондурасу — бананами; обширные черноземные районы обязаны были примириться с участью районов аграрных… Производя промышленные товары и машины, метрополии принудили колонии производить лишь сырье и тем закрепили свою власть.
Построенную на принуждении систему географического разделения труда создала у себя не только Россия.
Индустриальная «Черная Англия» вокруг Бирмингема и сельская «Зеленая Англия» к югу от Лондона. Заводы на севере Италии и почти одни лишь поля на юге. Промышленный остров Кюсю в Японии, а рядом — отсталый аграрный остров Сикоку… В капиталистической стране ранее сложившийся промышленный район подавляет остальные.
В Соединенных Штатах Америки исторически выделился индустриальный Север (точнее Северо- восток) и своим давлением, конкуренцией затормозил развитие Юга и горного Запада. На Юге и на горном Западе природных богатств не меньше, а больше, но индустрия, тем не менее, тяготеет к Северу — там сосредоточено примерно три четверти всей промышленности США. А если индустрия и развивается на Юге и Западе, то в большой мере за счет капиталов, вложенных тузами все того же Севера. Американец Вудс, говоря в своей книге о резкой неравномерности размещения промышленности США, называет страну «кривобокой». Такой же была и царская Россия.
В одной американской газете было помещено описание похорон, происходивших на Юге, в штате Джорджия: «Могила высечена в мраморе, но мраморный памятник из Вермонта. Кругом дикие заросли сосны, но сосновый гроб из Цинциннати. Могила находится в тени гор из чистого железа, но гвозди для заколачивания крышки, петли и крючки из Питсбурга. Хотя кругом масса дерева и железа, но покойник привезен на тележке, сделанной в Саут-Бенде, в штате Индиана. Хлопчатобумажная рубашка из Цинциннати, сюртук и бриджи из Чикаго, башмаки из Бостона, перчатки из Нью-Йорка и галстук из Филадельфии».
Со времен этой газетной заметки прошло много лет, и многое изменилось с тех пор. И на Юге США появились индустриальные районы. Но прежней осталась общая картина. И сейчас Джорджия носит главным образом бостонские башмаки и нью-йоркские перчатки.
СКАЧОК
Первая мировая война обнаружила всю отсталость царской России: не хватало винтовок, пулеметов, пушек, снарядов. Из каждых двух патронов один был заграничный…
Храбрость русского солдата не могла отвратить проигрыш кровавых, изнурительных битв. Промышленность надорвалась, сельское хозяйство пришло в упадок, транспорт развалился.
Разруха поставила Россию на самый край пропасти. Немалую роль в этом сыграло уродство промышленной географии: заводы Центра, все привозившие с окраин или из-за границы, остались без сырья.
Перед страной возникла опасность стать бесправной колонией иностранных держав.
Но Россия не погибла.
На рубеже двадцатого века царская Россия стала узловым пунктом противоречий империализма. Сюда переместился мировой центр революционного движения. Русским рабочим выпала на долю тяжелая
