такой крайности, почему ты не обратишься к Наполеону, раз брат твоей матери был убит в то время, когда служил в его армии? Он обладает похвальным качеством всех великих людей, т.е. умеет награждать тех, кто у него служит. Он, может быть, назначил бы твоей матери пенсию, или дал бы какое-нибудь место, чтобы у нее было чем прожить.
Трихтер гордо поднял голову.
- Я немец, разве я могу обращаться с какой бы то ни было просьбой к тирану Германии?
- Ты немец, это прекрасно, но мне помнится, что ты мне говорил, будто твоя мать - француженка?
- Она действительно француженка.
- В таком случае твои мучения совести несколько преувеличены. Мы после поговорим еще об этом. А пока самая настоятельная забота должна состоять в том, чтобы заплатить твои долги.
- Ах, я давно отказался от этой несбыточной мечты!
- Никогда ни от чего не следует отказываться. Как раз по этому поводу я и пришел поговорить с тобой. Который из твоих кредиторов самый свирепый?
- Ты и представить себе не можешь кто? Ведь это не трактирщик, - отвечал Трихтер. - Трактирщики, те уважают меня, берегут, стараются привлечь к себе, как редкого и удивительного питуха, как трудно достижимый идеал, как потребителя вина, достойного всеобщего поклонения. От моих состязаний они имеют колоссальный барыш, кроме того, вполне естественно, что у меня является масса подражателей. Я создал целую школу пьянства. Не говоря уже о том, какой фурор производит в винном погребе одно только мое присутствие, я служу им приманкой, украшением, роскошью! Один антрепренер по устройству танцевальных вечеров предлагал мне платить по тридцати гульденов в неделю с условием, чтобы я позволил ему напечатать в афишах объявление:
Гордость моя не позволила мне принять предложение, но, в сущности, я был польщен. Нет, нет меня преследуют совсем не трактирщики. Самый беспощадный кредитор, это Мюльдорф.
- Портной?
- Он самый. Под тем предлогом, что он уже одевает меня семь лет, а я не заплатил ему еще и за первую пару, этот подлец изводит меня. Первые шесть лет я поступал следующим образом: он, бывало, принесет мне счет, а я, вместо уплаты, заказываю ему тотчас же новый костюм. В последний же год он окончательно отказался одевать меня. Мало того, он нахально преследует меня. Третьего дня я шел мимо его лавки, мерзавец выскочил на улицу и начал выговаривать при всех, что платье, надетое на мне не мое, а его, потому что я за него не заплатил, и даже занес было руку, как бы намереваясь схватить меня за шиворот.
- Неужели он позволил себе так забыться перед студентом? Разве он не знает о привилегиях университета?
- Будь покоен, - сказал Трихтер. - Я так внушительно посмотрел на него, что он живо поджал хвост. Я ему прощаю. Я понимаю ярость этого сангвинического буржуя, который приходит в отчаяние от долгого ожидания уплаты круглой суммы и от неимения возможности даже подать в суд, благодаря существующим университетским законам, запрещающим филистерам оказывать нам кредит. К тому же он не осуществил все-таки своего намерения.
- Однако, он все-таки сделал жест! - вступился Самуил. - Он непременно должен быть наказан!
- Да следовало бы, разумеется, но…
- Что но?… Я ему выношу такой приговор: выдать тебе расписку в погашении твоего долга, продолжать шить на тебя, и, кроме того, для удовлетворения тебя уплатить тебе крупную сумму. Идет?
- Еще бы! Превосходная штука! Но ты на смех говоришь все это?
- А вот увидишь? Дай-ка мне все, что нужно для письма. Трихтер сконфузился и почесал у себя в затылке.
- Ну давай же, скорей! - настаивал Самуил.
- Да вот видишь ли в чем дело, - сказал Трихтер, - у меня нет ни чернил, ни бумаги.
- Так позвони. Все это, наверное, найдется в гостинице.
- Не знаю, ведь это студенческая гостиница. Я, впрочем, никогда не спрашивал ничего этого.
На звонок Трихтера явился мальчик и сбегал за необходимыми предметами.
- Подожди немного, - остановил мальчика Самуил. Он написал:
«Любезный господин Мюльдорф.
Некий друг ваш предупреждает вас о том, что ваш должник, Трихтер, только что получил от матери пятьсот гульденов».
- Ты пишешь Мюльдорфу? - спросил Трихтер.
- Ему самому.
- А что ты пишешь ему?
- Предисловие или, так сказать, вступление к комедии или драме.
- Вот как! - сказал Трихтер, не понимая еще, в чем дело.
Самуил заклеил письмо, написал адрес и дал письмо мальчику.
- Отдайте письмо первому встречному мальчугану, а также и эту монету за комиссию, он передаст письмо, не говоря от кого оно.
Мальчик ушел.
- А ты, Трихтер, отправляйся сию же минуту к Мюльдорфу, - продолжал Самуил.
- Зачем?
- Заказать себе полную обмундировку.
- Так ведь он спросит у меня денег!
- Очевидно, спросит! А ты тогда пошлешь его к черту.
- Гм! Он, чего доброго, не на шутку рассердится, если я приду к нему дразнить его.
- А ты обругаешь его, выведешь из себя.
- Но…
- Это что еще за новости? - заговорил строгим тоном Самуил. - С каких это пор подчиненный фукс позволяет себе противоречить своему сеньору?
- Так неужели мне так и снести подобное оскорбление? - спросил обиженный Трихтер.
- Нет! На этот счет ты волен поступать с ним, как тебе заблагорассудится! - сказал Самуил. - Я даю тебе полную свободу действий.
- В таком случае, это прекрасно! - воскликнул победоносный Трихтер.
- Захвати же трость с собой!
- Еще бы, разумеется!
Трихтер взял трость и стремительно вышел из комнаты.
- Вот каким образом начинаются все большие войны! - сказал сам себе Самуил. - И всегда из-за женщины! Христина будет довольна.
Глава тридцать девятая А что бы мог он сделать один против троих?
Пять минут спустя Трихтер уже входил к Мюльдорфу, заломив шапку набекрень, с вызывающим и свирепым выражением лица, как бы предчувствуя, какой прием окажет ему портной.
Мюльдорф встретил его с приятной улыбкой.
Будьте любезны, садитесь, мой дорогой господин Трихтер, - сказал он, - я в восторге, что вижу вас.
