нижайшее ходатайство должно быть представлено за восемнадцать дней до аудиенции. Но в то время я, сами понимаете, был в море, господин граф. И дошло до меня через одного курьера… Нас здесь никто не слышит?.. Это предназначается только его величеству. Но для вас, господин граф… вы уверены, что нас никто не услышит?..
После чего следовало шепотом поведать графу на ухо, спрыснутое розовой водой, какой-нибудь непристойный и поносный анекдот о женщине из высших кругов общества, желательно о ее высочестве принцессе Ульрике Элеоноре, сестре шведского короля Карла.
Подобные анекдоты считались сильным оружием в войне между государствами Севера. И господин граф, надо думать, растаял бы, словно кусок сала на подогретой дворцовой тарелке. Пообещал бы передать эту историю его величеству. Возможно, даже разрешил бы командору — бывшему матросу — стоять в самом конце зала, когда туда войдет его величество. Отсюда Гроза Каттегата смог бы послать за своими матросами и пленником фон Стерсеном.
Теперь это исключено. Матрос чертыхается, как положено матросу — долго, истово и яростно. Ему ничего не стоит одним движением руки оттолкнуть графа. Но за такую дерзость он мог бы поплатиться своим чином командора отряда королевского флота во главе с флагманом «Белый Орел». Командор знает предел своих возможностей. Но он должен оскорбить графа, чтобы сохранить уважение к себе. И, подавляя страх, дает залп, равный по мощи залпу всех бортовых орудий «Белого Орла»:
— Мне говорили, что господин граф слаб и спереди, и сзади?
Злые языки утверждают, будто у графа два массажиста. Один — француз, пользующий графа от последствий чрезмерного усердия за обеденным столом, с вытекающими отсюда коликами и запорами. Второй — англичанин. Он лечит графа от недугов, вызванных излишествами другого рода. Турденшолд лезет рукой во внутренний карман мундира за монетой. Но находит там лишь приказ адмиралтейства, в котором нет ни слова о необходимости атаковать противника во время предстоящего похода к берегам Норвегии. Ощутив новый прилив ярости, командор срывает с себя сапог и вытряхивает из него несколько монет, ранее принадлежавших фон Стерсену. Протягивает графу золотой.
— Мы, матросы, не прижимисты, когда видим перед собой нуждающихся. Вот вам для ваших массажистов.
Кланяется и уходит.
Сознавая, что битва проиграна.
По его знаку носильщики трогаются с места и переходят на бег. Впереди — носилки самого Турденшолда, за ними — фон Стерсена. Командор решил забрать своего пленника обратно на борт «Белого Орла». Придется тому участвовать в походе к норвежским берегам. Может быть, в следующий раз, когда Турденшолд придет в Копенгаген, представится случай вручить пленника непосредственно его величеству.
Но настроение испорчено.
Настроение испорчено, и он не знает, что теперь будет. Как, не прибегая к жестоким средствам, заставить своих безденежных матросов выполнять приказ? Неужели впервые в жизни на подчиненном ему корабле не будут подняты паруса? Носильщики трусцой одолевают улицу за улицей. Командор погружен в размышления. Парик сдвинут на затылок, над глазами торчат его собственные темные взъерошенные волосы. На площади Амагер он задерживает взгляд на магазинчике, где продают изящные дамские туфли из шелка и атласа.
Он приказывает носильщикам остановиться. Матросы с баграми в руках окружают носилки. Командор входит, пригнувшись, в низкую дверь магазина. Хозяйка, женщина уже в летах, сидит и спит, сжимая в зубах потухшую трубку. Командор щекочет ей грудь, чтобы разбудить, и говорит, что ему нужна пара красивых туфелек для старушки мамы в Тронхейме. Хозяйка выкладывает на прилавок несколько пар. Одни — из наилучшего материала, украшенные перламутром, другие попроще и явно рассчитаны на то, чтобы одурачить какого-нибудь неимущего матроса. Командор кричит, чтобы привели барона фон Стерсена. Уж наверно этот чертов аристократ в серебряных кандалах сумеет распознать настоящие атласные туфли. Пленника вводят в магазин. Напустив на себя самый надменный вид, он бросает устало-оскорбленный взгляд на туфли и указывает на лучшую пару, стараясь скрыть свое презрение к командору, который не сумел тотчас отличить настоящий товар от подделки. Турденшолд сердито рявкает:
— Ступай обратно в носилки!
Пленника выводят. Турденшолд требует, чтобы хозяйка примерила туфли.
— Небось твоя нога побольше, чем у моей бедной старушки, которая молится богу за своего сына, — смеется он, пытаясь надеть туфлю на ногу сидящей женщины.
От ее ступни разит потом. Это не смущает командора. Туфля не лезет. Стало быть, она в самый раз для той, у кого нога поменьше. Он переплачивает вдвое, учтиво щиплет хозяйку, как того требует в таких случаях хороший тон. И выходит, топая сапогами, из магазинчика, совершенно не представляя себе, как он переправит туфли своей матушке в Тронхейм. Что-нибудь придумает…
Вокруг носилок столпились зеваки. Кое-кто узнаёт знаменитого командора. Он радостно машет им рукой и пытается снять сапог, чтобы бросить несколько монет толпе и, быть может, подзадорить мальчишек на драку из-за денег. Но нога вспотела, и сапог не поддается. В это время сквозь толпу пробивается молодая женщина — полная в талии, с красивым, хоть и заплаканным лицом. Она делает глубокий реверанс и прикладывается губами к его сапогу.
— Я припадаю к вашим стопам, господин командор. Вы меня узнаете?
— Где-то я тебя видел…
— В трактире «Сердитый петух». Вы увели моего жениха. Мы собирались обвенчаться завтра. У меня будет ребенок.
— Вижу, вижу, что будет ребенок! — горячо восклицает командор и помогает ей встать. — Ты бледна, как мертвяк. Вина ей! — ревет он одному из матросов..
Подводит ее к своим носилкам и силком заталкивает туда, не прочь и сам последовать за ней, но там слишком тесно, и он остается стоять, сунув голову внутрь и забыв, что один сапог наполовину снят. Парик докучает ему в такую жаркую погоду. Он раздраженно сдергивает его с головы и бросает матросу.
— Что тебе нужно — деньги или священник?
— По правде сказать, то и другое, господин командор. Да только какой мне толк от них, если вы увели моего жениха?
— Отведу тебя следом! — кричит он. — Пленник, фон Стерсен, может идти пешком. Гоните его из носилок! Я сяду на его место. Обратно на корабль. Да поживей!
— Не боишься тряски, если я велю своим людям бежать? — спрашивает он женщину.
— Может, в моем состоянии это не очень полезно, господин командор.
— Шагайте на цыпочках! — командует он носильщикам.
Спохватывается, что вид пленника в серебряных кандалах может вызвать сострадание прохожих. Толпа неуправляема, и он знает, как велико недовольство войной и королем, а также тем, что на Бремерхольме все чаще вешают строптивцев. Словом, всякое может случиться. А потому он приказывает фон Стерсену снова сесть в носилки, а сам идет рядом с женщиной.
— Как тебя зовут?
— Меня звать Бенте Енсдаттер, господин командор. Я родом из Фредриксхалда. Недавно последовала за моим женихом сюда в Нюбодер. Теперь вся надежда на вас, господин командор.
Она красивая и дородная, возможно, малость хитроватая, волосы явно завиты при помощи слюны и горячих железных щипцов. Щеки круглее, чем обычно у простолюдинок. Кожа рук грубая от тяжелого труда.
Командор показывает на нее провожающей толпе и задорно кричит:
— Быть ей на брачном ложе! Да она уже там побывала.
Поднявшись вновь на борт фрегата «Белый Орел», командор видит, что изловленный беглец, матрос Фабиан Ёнссон Ври, стоит привязанный к грот-мачте с обнаженной спиной. Вид у него неказистый — грязные вихры, глаза горят ненавистью, лицо — багровое от стыда. Боцман Расмюс Стува любит потянуть время, прежде чем пройтись плеткой по спине несчастного во славу адмиралтейства и его величества. Пусть
