Вильгельм снова кивнул. Затем взял Бентинка под руку и улыбнулся – что позволял себе не часто. Ему было хорошо с Бентинком, и он знал, что может полностью доверять ему.
Бентинк и Елизавета – вот его настоящие друзья, думал Вильгельм.
Вильгельм и Бентинк переглянулись. Они не сказали того, что было у них на уме – слишком опасная тема для разговора, – но оба не сомневались в том, что когда-нибудь Вильгельм будет править не только Голландией, но также и Англией.
Выздоравливала Мария медленно; однако, поправившись, почти сразу вновь забеременела. Это ее обрадовало. Мария решила на сей раз доказать принцу, что способна подарить ему наследника. Она соблюдала все необходимые меры предосторожности: отказалась от танцев, которые так любила; не ездила верхом; большую часть дня проводила сидя со служанками и разговаривая о своем будущем ребенке.
Отец написал ей теплое письмо.
Он надеялся, что она отходит весь положенный срок. Советовал беречь себя и поменьше стоять на ногах, что плохо сказывается на самочувствии женщины, находящейся в ее положении.
Она улыбнулась, вспомнив детство – как сидела у него на коленях, а он рассказывал ей то одни, то другие забавные истории. Он был хорошим отцом. Добрым, отзывчивым. Никогда не бывал черствым или грубым…
Мария покраснела. Она подумала о своем супруге – не так, как ей хотелось думать о нем.
В спальню вошел Вильгельм; с тех пор, как она забеременела, это случалось не часто. Она вновь вспомнила о его отношении к занятиям любовью. Ему казалось, что они служат только для деторождения, ни для чего другого.
Он прав, размышляла она. Он всегда прав. Если кто-то считает его чересчур черствым, то это потому, что он живет по строгому нравственному закону, и если кем-то пренебрегает, то собой пренебрегает еще больше.
– Я получил письмо от твоего отца, – сказал он.
– О!..
Она даже захлопала в ладоши от удовольствия. Он поморщился. Ему не хотелось, чтобы она так открыто проявляла свои чувства – радость или горе, все равно.
– Мне сделано замечание – дескать, с тобой здесь дурно обращаются.
– Ох… нет. Я ничего не говорила. Он поднял брови.
– А ты и не могла ничего сказать.
– Да… разумеется. Конечно, не могла.
Он смотрел на нее строгим, холодным взглядом.
– Он посылает к нам двоих типов… полагаю, для слежки за нами.
– Для слежки?.. За нами?
– Пожалуйста, не повторяй за мной все, что я говорю. Это и глупо и утомительно.
– Я не… прости меня, Вильгельм.
– И постарайся не заикаться, когда разговариваешь со мной.
– Не… не буду, Вильгельм.
Ее замешательство доставляло ему удовольствие. По крайней мере, она сознавала свою зависимость от него – уже хорошо.
А теперь он хотел посмотреть, как смятение перейдет в радость.
– Ты не спросила, кто эти двое… которым поручено шпионить за нами.
– О нет, Вильгельм, не шпионить! Разве могли бы им поручить такое?
Он ухмыльнулся.
– Приезжают твои мачеха и сестра. В Голландии они будут инкогнито – очень инкогнито, как пишет твой отец.
Все было так, как он ожидал. Раскрасневшиеся щеки, слезы на глазах. Не то плачет, не то смеется – истеричка, когда же она повзрослеет?
– О Вильгельм… я так счастлива!..
– Приготовься к приему гостей, – сказал он.
Анна, розовая и пухленькая; Мария-Беатрис, смуглая и неотразимо красивая. Мария не могла отвести глаз от них – обнимала то одну, то другую, целовала, смеялась и снова обнимала.
– Дорогая, успокойся же ты наконец, – улыбнулась Мария-Беатрис. – А то принц Оранский отчитает нас за твой перевозбужденный вид.
– Да как же я могу успокоиться, когда ко мне приехали такие дорогие гости? А кроме того, Вильгельм уехал – уж вы-то можете не волноваться.
– Часто он уезжает? – поинтересовалась Анна.
– Все время занят государственными делами, – вздохнула Мария.
– Мог бы приехать на денек-другой, – заметила Анна. В ее голосе прозвучало явное неудовольствие.
