Старик предстал перед королем без малейшего страха. Он не обращал на Джона внимания, глядя куда-то вдаль.
— Что это за глупые слухи ты распространяешь? — накинулся на него Джон.
— Я говорю то, что слышал, — безмятежно ответил Питер. — А если люди повторяют мои слова, то это уже не мое дело.
— Зато это мое дело! — вскричал король. — Ведь ты утверждаешь, что я не усижу на троне и до праздника Вознесения!
— Это не я так сказал. Так сказал голос.
— Чей же это был голос?
— Не знаю. Может, Господа, может, еще каких сил.
— И каким же образом потеряю я свое королевство, позволь тебя спросить.
— Это мне неведомо. Но то, что тебе больше не быть королем, — это уж точно.
— Ты лжешь!
— Вовсе нет, милорд.
— Знаешь ли ты, как я поступаю с лжецами?
Питер возвел очи небу и ответил:
— Чему суждено случиться, того не миновать. А что до моего будущего, то мне оно неизвестно.
— Трепещи же, Питер из Понтефракта!
— Нет, милорд, я не боюсь. Я говорю то, что мне подсказывают духи. А они сказали, что после праздника Вознесения вы больше не будете королем, а страной станет править государь, более угодный Господу.
У Джона лопнуло терпение.
— Уведите его! Посадите его в темницу! В замок Корф!
Когда Питера уводили, он выглядел все таким же безмятежным.
— В день Вознесения я решу, как с тобой быть! — крикнул Джон ему вслед. — Так что начинай молиться, приятель. Ничего хорошего тебя не ждет.
Питер молча улыбнулся, молитвенно сложил ладони, и его утащили прочь.
Папе Иннокентию регулярно докладывали о развитии дел в Англии. Бароны явно затевали мятеж. Если оставить все как есть, в стране начнется смута, и тогда интердикт, равно как и отлучение короля от Церкви, утратит всякий смысл. Иннокентий решил, что пора вмешаться. Он вызвал к себе Стивена Лэнгтона, провозглашенного архиепископом Кентерберийским, и велел ему немедленно отправляться ко двору французского короля.
— Джон не может больше править, — сказал папа. — Я хочу его сместить и буду просить короля Филиппа о помощи. Уверен, что Филипп охотно согласится.
Стивен Лэнгтон изрядно удивился, ибо знал, что Иннокентий противится усилению Филиппа, однако в решении его святейшества была своя логика. Джон вел себя вызывающе, игнорируя интердикт и отлучение, словно гнев наместника Божия на земле его нисколько не волнует.
Архиепископ отправился в Париж, но сразу же вслед за этим в Рим прибыло посольство из Англии. Король Джон сообщал папе, что согласен принять Стивена Лэнгтона. Иннокентий немедленно вернул Лэнгтона обратно в Рим. Если Джон сдержит слово, папа был готов изменить свое решение.
Тем временем Филипп собрал армию и флот, готовясь к вторжению в Англию. С его точки зрения, Джон был недостоин королевской короны. Ни одному французскому монарху прежде не доводилось покорять Британию. Нормандию Филипп уже захватил, были у него другие победы, но покорение Англии принесло бы ему великую славу. Он прославился бы в веках не меньше, чем сам Вильгельм Завоеватель.
Едва над Англией нависла угроза нашествия, как люди сами потянулись под знамена своего нелюбимого короля. Бароны, не желавшие проливать кровь за морем, готовы были стоять насмерть, защищая свою родину. Без боя французам победы не видать. Никогда англичане не согласятся, чтобы ими правил француз! Лучше уж терпеть бесчинства Джона — он, по крайней мере, не чужеземец.
Пять портов выполнили свои обещания, и в распоряжении Джона оказался сильный флот. Страна вооружалась, королевская армия росла не по дням, а по часам. Давно уже Джон не чувствовал себя таким могущественным.
Папский легат высадился в Дувре раньше, чем французы. Он привез с собой послание его святейшества английскому королю.
Иннокентий доверил ответственную миссию Пандульфу из Рима, члену папского суда, и брату Дурандусу, рыцарю ордена святого Иоанна. Джон уже имел возможность познакомиться с ними обоими во время предшествующих переговоров с папой, но на сей раз король встретил посланцев куда более любезно.
Предварительно Джон обсудил с Маршалом, какие условия может выдвинуть папа. Рыцарь посоветовал не торговаться, а без препирательств принять все требования его святейшества, даже самые суровые.
Маршал считал, что, хоть бароны и собрались под знамя короля, доверять им все равно нельзя. Если они решат, что под властью Филиппа им будет лучше, то в самый ответственный момент переметнутся на сторону французов. Конечно, хорошо, что удалось собрать такую мощную армию и флот, однако король столь непопулярен, что не стоит предаваться радужным надеждам. Поэтому мир с папой совершенно необходим, и чем скорее, тем лучше.
Первые же слова Пандульфа подтвердили, что от заступничества Рима зависит очень многое:
— По дороге в Англию я проехал всю Францию и имел аудиенцию у короля Филиппа. От имени его святейшества я запретил ему вторгаться в Англию до тех пор, пока не встречусь с вами. Все будет зависеть от вашего поведения. Если вы примете условия святого престола, французского вторжения не будет. Король Филипп не посмеет действовать вопреки воле его святейшества. Иначе на него обрушится гнев Господень.
— Каковы же ваши условия? — спросил Джон.
Маршал оказался прав: условия и в самом деле оказались жесткими. Папа требовал, чтобы Джон отказался от короны в пользу его святейшества, а потом получил бы ее обратно, но уже в качестве вассала святого престола.
Король Англии — вассал папы! Как же низко пал Джон! Что сказал бы на это великий Вильгельм Завоеватель? Страна, завоеванная им с такими жертвами, станет ленным владением Рима!
Сердце Джона сжалось от горечи и гнева, но это был не тот гнев, от которого король впадал в бешенство. Печаль была сильнее, чем ярость.
Против меня весь свет, думал Джон.
— Если же вы не согласитесь, — продолжил Пандульф, — его святейшество благословит короля Филиппа на войну. По ту сторону пролива ждет могучая армия. Если понадобится, папа окажет королю Франции всяческую поддержку — при условии, что владеть этой страной Филипп будет под эгидой Рима.
Джон молчал. Он пообещал принять Стивена Лэнгтона и пустить в страну опальных церковников. Он готов был даже компенсировать Церкви все, что она потеряла в ходе конфискаций и штрафов. Но признать себя вассалом Рима — это уж слишком!
Оставшись наедине с Вильямом Маршалом, Джон спросил у него совета. Рыцарь был опечален не меньше, чем король, однако считал, что иного выхода нет. Лишь папа может спасти короля от смертельной опасности.
— Во всяком случае, вы получите определенные преимущества, милорд, — сказал он. — Допустим, Филипп не послушается Иннокентия и все-таки начнет вторжение. Многие из его солдат крепко подумают, прежде чем идти в бой. Если взбунтуются ваши бароны, то гнев его святейшества обрушится не на вас, а на них. С интердиктом будет покончено, на Англию вновь снизойдет церковная благодать. Только подумайте! Снова людей будут хоронить по-христиански, врата храмов откроются, женихов и невест станут венчать у аналоя. Дело того стоит, милорд. Это трудное решение, но с его помощью мы выберемся из бездны.
— Я все думаю об отшельнике, который сидит в тюрьме, — сказал Джон.
— Вы имеете в виду пророчество? Когда оно должно свершиться?
