Он поклонился, и глаза его лукаво сверкнули.
— Прошу прощения, мадам. Вы, конечно, уже ужасно взрослая и...
— Том, прошу тебя, не дразни ее, — взмолилась Катарина.
— Ну уж нет, клянусь бесценной душой Господа нашего, я буду ее дразнить! — Он схватил одеяло Елизаветы и начал тянуть его на себя.
Принцесса вскрикнула и вцепилась в одеяло.
— Помоги мне, Кейт, помоги, — закричал Томас. — Покажем этой крохе, как не слушаться своих родителей. Отучим ее задирать нос!
Томас стал тянуть одеяло на себя, а Катарина ему помогала. Через несколько минут оно было сорвано, и Елизавета осталась лежать на кровати в одной ночной рубашке. Все трое веселились как дети: Катарина — ни о чем не подозревая, а Томас и Елизавета — с явным намерением скрыть свои желания.
— Я уверен, что она боится щекотки, — заявил Томас, и они принялись щекотать ее.
Елизавета извивалась как уж, но Томас крепко держал ее и велел Катарине щекотать ее до тех пор, пока она не попросит прощения за свое высокомерие.
Но в эту минуту в спальню вошла Кэт Эшли, привлеченная шумом, и веселую возню пришлось прекратить.
— Пора вставать, Елизавета, — сказала Катарина с притворной строгостью, и они с Томасом, смеясь, ушли.
Елизавета улеглась обратно в постель, улыбаясь Кэт Эшли, которая собиралась хорошенько пробрать ее за недостойное поведение.
— Милорд адмирал, — сказала Кэт Эшли, — могу я поговорить с вами?
— Что, опять? — спросил адмирал.
— Милорд, должна сообщить вам, что по дворцу поползли слухи о леди Елизавете и...
— И о ком же еще?
— И о вас.
— Это становится интересным. Ну и что же о нас говорят?
— Люди говорят, что вы с принцессой любите друг друга сильнее, чем следует.
— Да что вы! И сколько же ублюдков мы, по мнению этих людей, успели наплодить? Скажите-ка мне!
Кэт Эшли вспыхнула:
— Милорд, действительно кто-то пустил слух, что принцесса родила ребенка.
— Кто пустил этот грязный слух? Он лишится своей головы!
— Мне неизвестно, кто его пустил. Мне передали эти сплетни, а тот, кто их передал, слышал разговор на улице.
Адмирал расхохотался:
— Такие сплетни ходят обо всех, Кэт. Если верить всему тому, что болтают на улицах, то у нашего короля должна быть уже целая куча незаконных детей.
— Милорд, нельзя допускать, чтобы о леди Елизавете шла дурная молва. — Тогда в следующий раз, как услышите о ней какую-нибудь сплетню, хватайте того, кто вам ее расскажет, и тащите ко мне.
— А вы, милорд... смею ли я попросить вас быть более... сдержанным... в отношении Елизаветы?
— Я должен себя сдерживать? Да ни за что! Клянусь бесценной душой Господа нашего, я расскажу моему брату, протектору, какие обо мне распускают слухи. Но лишать себя удовольствия я не собираюсь. Нет, не собираюсь, ибо в моих поступках, госпожа Эшли, нет ничего дурного, да и в поступках принцессы тоже.
И он удалился, оставив бедную Кэт в унынии. Она спрашивала себя, куда заведут их эти шалости, ведь наступит момент, когда вдовствующая королева, наконец, поймет, что их игры совсем не безобидны, и тогда беспечной юной принцессе несдобровать.
Слухи о том, что происходит в доме Садли, дошли до герцогини Сомерсет.
Она должна была родить в августе. Июнь выдался очень жарким, и герцогиня никуда не выезжала, довольствуясь составлением планов на будущее для всей своей семьи.
Герцогиня с каждым днем все больше и больше боялась брата своего мужа. Как же она его ненавидела! Он сумел очаровать короля и укрепить свое положение женитьбой на королеве.
Она послала за одной из своих служанок, чтобы та посидела с ней. Герцогиня учила своих слуг, общавшихся с прислугой зятя, прислушиваться ко всему, что они говорят. Она подумала, что если ей удастся доказать, что в доме Томаса Сеймура процветает разврат, то она без труда добьется, чтобы маленькую Джейн Грей забрали из-под его опеки и передали на воспитание Сомерсетам.
То, что она услышала от служанки, очень ее обрадовало.
— Что ты слышала сегодня утром, Джоан? — спросила герцогиня служанку.
— Миледи, говорят, что принцесса и адмирал потеряли всякий стыд. Он посещает ее спальню, а она иногда прибегает к своим дамам, делая вид, что боится его... а иногда вовсе и не прибегает.
— Фу, какая гадость, — не скрывая радости, произнесла герцогиня.
— А вчера утром он сорвал с нее одеяло, и она лежала перед ним ничем не прикрытая, миледи.
— Я просто отказываюсь верить в это!
— И королева присутствовала при этом. Они втроем затеяли возню.
Когда служанка ушла, герцогиня еще долго раздумывала о том, что происходит в доме адмирала. Жалеет ли он, что женился на Катарине? Ведь совершенно ясно, что он имеет виды на принцессу. А если Катарина умрет при родах, что вполне вероятно, учитывая ее возраст, и овдовевший адмирал захочет жениться на принцессе и обратится к королю за разрешением? Король же ни в чем не отказывает своему дядюшке!
«Мой муж, герцог, чересчур занят своим парламентом и государственными делами, — подумала встревоженная герцогиня. — Он не понимает, что над нами нависла смертельная опасность. Дела государства очень часто решаются в спальне, по крайней мере, так было при покойном короле. Нет никакого сомнения, что адмирал постарается заполучить принцессу... если, конечно, Катарина Парр умрет». Надо хорошенько проинструктировать Джоан, Она должна завести дружбу с кем-нибудь из слуг в адмиральском доме. Ни одна подробность из того, что там происходит, не должна ускользнуть от герцогини Сомерсет.
И Елизавета, и Томас прекрасно понимали, что эта странная, волнующая, полная пикантности жизнь не может продолжаться вечно. Когда-нибудь она прекратится.
Катарина, срок родов которой приближался, двигалась с трудом и порой целый день проводила в постели. Принцесса и адмирал кидали друг на друга горящие от страсти взгляды и только и ждали подходящего момента.
Это случилось жарким летним днем, когда они оказались одни в маленькой комнатке дворца Челси.
Томас стоял, глядя на Елизавету, и лицо его вдруг сделалось очень серьезным. Они вдруг позабыли, что он — ее отчим, а она — его падчерица, он видел в ней любимую женщину, а она — любимого мужчину.
Елизавета вдруг почувствовала безотчетный страх. В ее намерения не входило доводить дело до конца — она хотела оставаться добычей, преследуемой охотником, которая возбуждает, но в руки не дается.
Увидев, что он закрыл дверь и подошел к ней, Елизавета смущенно произнесла:
— О нас уже и так ходят слухи.
