Джейн с сочувствием посмотрела на нее.
— Ваше величество... — начала было она и тоже заплакала. Слезы ребенка заставили Катарину взять себя в руки.
— Джейн, Джейн, что с тобой? Почему ты плачешь?
— Я плачу оттого, что ваше величество так сильно страдает.
— Тогда я вытру свои слезы, ибо мне невыносимо видеть, как плачешь ты. Плакать бесполезно, Джейн. Разве слезы помогут? Мы должны быть храбрыми и сильными, чтобы достойно встретить то, что нам уготовила судьба. Ну, вытри же слезы. Это мой приказ.
Но Джейн разрыдалась еще сильнее, и Катарина прижала ее к себе.
— Милая моя Джейн, — сказала она. — Мы уедем с тобой в замок Садли и будем жить там до тех пор, пока не родится мой ребенок. Я хочу быть подальше от двора... и какое-то время пожить в тиши. Ты всегда будешь рядом со мной... всегда, моя маленькая утешительница. Что ты на это скажешь, Джейн?
Девочка обняла Катарину, и, целуя залитые слезами щеки девочки, королева почувствовала, что ей стало немного легче.
Жарким августовским днем герцогиня Сомерсет родила прелестного мальчика.
Рождение сына очень обрадовало ее. Она видела перст судьбы в том, что женщина, которую она ненавидела сильнее всех на свете, должна родить в том же месяце, что и она. Роды Катарины приближались.
Герцогиня обняла своего мальчика, представив себе, какое великое будущее его ждет. Ах, если бы у ее мужа не было такого честолюбивого брата!
Джоан принесла ей очень интересную весть: Катарина и все ее домочадцы уехали в замок Садли, где она и собиралась родить. То, что невестка уехала в Садли, вовсе не удивило герцогиню. Разве можно найти более удачное место для женщины, ожидающей рождения ребенка? Поразило герцогиню вовсе не то, что Катарина уехала, а то, что она отправилась в путь без мужа.
— Миледи, — сказала Джоан, — в доме королевы разразился ужасный скандал, в котором оказались замешаны адмирал и принцесса Елизавета.
— Ну, это меня совсем не удивляет, — заявила герцогиня, — меня поражает другое — как эта глупая женщина так поздно узнала о том, о чем в ее доме было уже давно известно всем. А тебе рассказали, как она восприняла это открытие?
— Ее это как громом поразило. Слуги рассказывают, что теперь она постоянно находится на грани истерики, как и в те времена, когда была замужем за королем и многие думали, что он решил от нее избавиться.
Герцогиня улыбнулась и поднесла к своей груди ребенка.
Позже она завела разговор на эту тему со своим мужем.
— Я не смогу быть счастливой, пока жив твой братец, — заявила она.
— Значит, ты желаешь его смерти?
— Я желаю смерти всякому, кто может навредить вам, милорд.
— И королеве тоже?
— Королева — безмозглая дура. Я боюсь ее влияния, но не ее самой. Говорят, что сейчас она в таком состоянии, что ей все равно — умрет она или останется жить. О, милорд, женщина в таком положении и в таком возрасте... да еще собравшаяся рожать первого ребенка...
— И что дальше?
Герцогиня пожала плечами:
— Не знаю. Но я совсем не удивлюсь, если она не переживет родов.
— Ты так об этом мечтаешь!
— Терпеть ее не могу! Но боюсь я только твоего брата.
— Дорогая моя женушка! — сказал герцог. — Даже если нам удастся состряпать против Томаса дело, король никому не позволит обидеть своего обожаемого дядюшку.
— Король! Этот хилый мальчишка!
— Хилый телом, но сильный духом. С каждым днем он приобретает все больше достоинства. Пусть он пока еще мальчик, но он — самый настоящий Тюдор, а ты хорошо знаешь, какой силой обладал его отец.
Герцогиня немного помолчала, потом сказала:
— Если королева все-таки умрет, а нам удастся доказать, что это адмирал отправил ее в могилу, то, может быть, король рассердится на своего дядюшку.
— Да я никогда не поверю, что Томас мог отправить в могилу свою жену! Он распутный малый, этого никто не отрицает, но убийцей он никогда не будет.
— Я слышала, что королева пребывает в страшной тоске. Ей стало безразлично, будет ли она жить или умрет. И это муженек довел ее до такого состояния.
Протектор наклонился над женой, чтобы посмотреть на новорожденного сына.
Он улыбнулся герцогине, и в их глазах засветился огонь честолюбия.
Катарина лежала в своей спальне в замке Садли, и все ее тело разрывала невыносимая боль. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с душевными муками.
И, даже мучаясь схватками, она ни на минуту не могла забыть о туче, закрывшей над ней небо, она все время думала о том, что семейное счастье, мечта о котором помогла ей вынести все мучения, через которые ей пришлось пройти, оказалось мифом, простой иллюзией.
Томас, ожидая рождения ребенка, ходил из комнаты в комнату.
— Еще не родила? Нет? — спрашивал он. — Бог ты мой, как долго... сколько же еще ждать?
Приближенные дамы королевы, любившие свою госпожу, хотели рассказать ей, как сильно переживал Томас, но знали, что она не поверит в это. Королева больше не верила ему, все его оправдания не тронули ее. Он всегда лгал ей, и она никогда ему больше не поверит.
Дочь Катарины родилась в последний день августа, когда жара была просто невыносимой.
— Девочка! — разнеслась по замку весть. Все были разочарованы — ждали мальчика.
Астрологи предсказывали, что у адмирала родится сын. Он верил в это и хвастался направо и налево, что его сын будет умнее, красивее и сильнее, чем сын его брата.
И вдруг... девочка!
Но Томас не показал разочарования. Полный раскаяния за те страдания, которые он причинил Катарине, он жаждал уверить ее в своей любви и преданности. Елизавета жила теперь далеко, в Хэтфилде, и он думал только о Катарине, своей обожаемой жене. Он хотел, чтобы она поняла, что такой мужчина, как он, может любить двух женщин одновременно. И разве могло, спрашивал он себя, его легкомысленное увлечение Елизаветой сравниться с той нежностью, которую он испытывал к своей жене, и которая заполняла всю его душу без остатка?
Томас отправился в спальню жены, нежно поцеловал ее и заботливо спросил, как она себя чувствует. Он взял дочь па руки и прошелся с ней по комнате.
— Храни нас Бог, Кейт, я не променяю эту девочку на всех мальчиков христианского мира!
Но эти слова не тронули Катарину — чуда не случилось, его обаяние больше не действовало на нее. Оно было похоже на красивую погремушку — эти игрушки больше не интересовали ее.
Она смотрела на Томаса грустными, задумчивыми глазами.
Томас опустился перед ее кроватью на колени:
— Скорее поправляйся, Кейт, милая моя женушка. Мне нет в этой жизни радости без тебя.
Но она смотрела на него холодно, и в глазах ее застыло недоверие.
После рождения дочери она вела себя очень странно. У нее был жар, и она, так страстно желавшая этого ребенка, теперь, казалось, совсем забыла о его существовании.
