– Мой брат Джованни… Он был таким молодым, полным жизни…
– Его убили, мадонна.
– Кто?
– Никто не знает.
Она закрыла лицо руками. О, Джованни, только не ты, это невозможно… Она вновь видела его маленьким, вот он носится по детской, дерется с Чезаре… Дерется с Чезаре?!
Нет, это не может быть Чезаре! Его убил не Чезаре!
Она вздрогнула: не дай Господь хоть когда-то произнести эти мысли вслух…
Педро продолжал нежно ее поддерживать. Он рассказал ей все, начиная с ужина в винограднике Ваноццы. Лукреция глядела куда-то вдаль, представляя себе этот ужин.
Чезаре был там, и замаскированная фигура в кустах… Странная история, странная. Кто эта женщина в плаще и маске? Или то был мужчина?
– А нашли человека в маске? – спросила она.
– Нет. Никто не знает, кто это был.
– А мой отец?
– Он потрясен горем. Никто и никогда еще не видел его таким расстроенным, он сам не свой.
– А… Чезаре?
– Он делает все, что в его силах, чтобы успокоить отца.
– Ох, Педро, Педро, – заплакала она, – что с нами со всеми теперь будет?
– Мадонна, умоляю, не плачьте. Я скорее умру, чем соглашусь видеть вас несчастной.
Она легонько погладила его по щеке:
– Милый Педро, – прошептала она. – Милый и добрый Педро…
Он схватил пальцы, гладившие его щеку, и начал покрывать их горячими поцелуями.
– Педро, останься со мной, – попросила она. – Останься, успокой меня.
– Мадонна, я недостоин…
– Никто никогда не был так добр и нежен со мной, как ты. О, Педро, я благодарю святых, которые прислали мне тебя. Ты помогаешь мне переносить горе, ты успокаиваешь меня, потому что, Педро, мне очень страшно.
– Чего вы боитесь, мадонна?
– Не знаю, знаю только, что мне страшно. Но когда ты обнимаешь меня, Педро, страхи куда-то отходят… Так что не покидай меня. Останься и говори, говори, что будешь со мной, что поможешь мне пережить случившееся… Педро, милый Педро, не смей больше говорить о том, что ты недостоин. Будь со мной, люби меня… Потому что я люблю тебя.
Он поцеловал ее в губы, легко, боязливо, и она ответила на поцелуй.
В ней поднималась какая-то странная, яростная волна.
– Педро, я все время вижу это… Образы преследуют меня. Ужин… Фигура в плаще и маске… Мой брат… И Джованни. О, Педро, я должна изгнать их, я не могу их вынести. Мне страшно, Педро. Помоги мне… Помоги мне забыть, любимый…
Александр отдал приказ разыскать виновных в гибели сына и учинить над ними правый суд. В разговорах назывались имена многих, потому что врагов у Джованни хватало.
Говорили, что убийство задумал Джованни Сфорца, так как ревновал Лукрецию, делившую любовь Джованни Борджа, Чезаре и отца.
И Джованни Сфорца, и остальные подозреваемые быстро доказали свою невиновность. И было одно имя, которое никто не осмеливался произносить.
Папа тоже не решался высказать свои опасения – более того, он даже боялся об этом думать. Он заперся у себя в страхе, что кто-то вслух может высказать это ужасное подозрение, то самое, которое он всеми силами от себя отгонял.
Это была величайшая трагедия в его жизни, и, стоя перед консисторией через несколько дней после того, как было найдено тело Джованни, он не стал скрывать своих чувств:
– Нас постиг страшный удар, потому что мы любили сына нашего, герцога Гандиа, превыше всех. Мы бы отдали и семь тиар за то, чтобы вернуть его к жизни. Господь покарал нас за наши грехи, ибо сам герцог ничем не заслужил такой ужасной кончины…
К огромному удивлению присутствующих Александр объявил, что следует переиначить образ жизни Ватикана и что отныне здесь не будет места для мирских интересов и забот… А он лично отречется от непотизма и преобразует свой двор и домашний уклад.
Кардиналы были в шоке: они и предположить не могли, что Александр когда-нибудь заведет подобные речи. Нет, этот человек явно очень изменился.
После этой речи Чезаре попросил аудиенции у отца и, вглядываясь в осунувшееся от горя лицо, ревниво думал: а стал бы он так же горевать и по мне?
– Отец, что означали ваши слова, сказанные перед кардиналами?
