извращенных проектах, в этих образцовых пансионатах для детей-сирот с абсолютно беззащитными, украденными, нив чем не повинными детьми.
Здесь были копии документов на бланках с имперским орлом, свастикой и эмблемой СС. Анкетные листы, вызывающие ужас. Они очень напомнили мне бумаги, которые мы нашли в подвале. Мой взгляд задержался на одном имени: на казенной бумаге с водяными знаками и штемпелем, какой-то профессор доктор Шредер благодарил какого-то Зигфрида Креффта за подготовку необходимого опытного материала для диссертационной работы под названием «О кровоизлиянии шейных мышц при казни через повешение». Я с отвращением пролистнул дальше, но моя надежда наткнуться на что-то приятное не оправдалась. Вместо этого я на следующей странице прочел подробную, научно обоснованную инструкцию, как с помощью системы подъемных блоков проводить смертную казнь. Я захлопнул папку и швырнул ее обратно в чемодан.
— Шокирует? — провокаторским тоном спросил Карл и отложил в сторону папку, которую только что держал в руке. Должно быть, все это время он искоса наблюдал за мной. — Наша добрая Мария глубоко копалась в этом дерьме. Посмотрим, что читает наша фрау невозмутимость.
Он показал на желтую подшивку документов с черной надписью, которую держала в руках Элен. Она называлась «Обзор различий в строении полноценного и неполноценного головного мозга».
— Что… что же это такое? — испуганно спросил я.
Юдифь тоже опустила лист, который она читала, и обернулась к Элен. На ее лице было совершенно потерянное выражение.
— Это… у меня нет слов, — вымолвила Элен, беспомощно мотая головой. Должно быть то, что там было написано, поразило даже такого прошедшего огонь и воду хирурга, как она. — Кажется, еще в школе я слышала что-то подобное, но это…
Она в отчаянии кусала нижнюю губу, пытаясь подыскать подходящие слова.
— Здесь копии оригинальных документов, — наконец сказала она. — Мария маркером подчеркнула некоторые места. Я слышала об убийствах и преступлениях, но держать в руках подобные документы, это… это нечто совсем другое… Здесь… вот, я только прочту то, что подчеркнула Мария: «28-го и 29-го октября 1940 года. Умерщвление газом детей в отделении Бранденбург, — процитировала она. — Трупы вскрыты и отправлены для научных исследований».
Она подняла от папки лицо и взглянула в пустоту между мной и Юдифью. Казалось, ей нужно собраться с силами, прежде чем снова повернуться к этой страшной папке и продолжить говорить, и мне даже стало немного жаль, что именно Элен наткнулась на эту папку. То, что пугало и шокировало нас, должно было вызывать в ней гораздо больше сочувствия, потому что, как врач, она слишком хорошо понимала, о каких деталях идет речь в этой бумаге.
— Мария прикрепила здесь записку, — продолжала она через несколько мгновений, отбрасывая прядь влажных волос с лица. — «Институт Кайзера Вильгельма по исследованию головного мозга? ПП — проект „Прометей“? Создание нового человека? Лебенсборн??» — прочла она вслух, качая головой. — Это ПП упоминается здесь довольно часто, а вот про Проект «Прометей» я ничего не нашла.
— Должно быть, она докопалась до чего-то, о чем еще не написано в книгах по истории.
Мне пришло в голову, что Юдифь говорила о Марии в прошедшем времени, хотя сама она всего несколько минут назад упрекала в этом Элен, но я ничего не сказал. Мне пришли в голову более нехорошие мысли. Юдифь подняла книгу, которую она только что читала.
— Тут написано такое… — Она нервно сглотнула. — Нацистский доктор Менгеле передал результаты своих научных изысканий в Институт кайзера Вильгельма, о котором писала Мария, а также в Германское научное сообщество. Речь идет о том, что он вводил детям в радужную оболочку метиленовый голубой краситель и другие соединения для того, чтобы окрасить их глаза в голубой цвет, а еще о том, как он удалял и имплантировал обратно органы и конечности у близнецов, чтобы посмотреть, будет ли наблюдаться реакция отторжения.
— Да, эта Мария все-таки извращенка, — проговорил Карл. Он слишком много увидел и услышал и попытался разрядить охвативший его ужас в своем стиле: какой-то глупой, неуклюжей шуткой. Было видно, что после тех слов, которые сказала Юдифь, он заметно побледнел. — Я хочу сказать, что не понимаю, зачем люди копаются в таких вещах? — спрашивал он, растерянно оглядываясь. — Да, конечно, спора нет, это все ужасно, но это все было так давно, все эти преступники давно мертвы. Что это за люди, которые копаются во всех этих ужасах?
— Может быть, эти люди не хотят допустить, чтобы нечто подобное произошло снова? — встал я неожиданно на сторону «серой мышки». Она мне не нравилась, но в отличие от хозяина гостиницы я вовсе не считал ее извращенкой, которая роется в таких книгах подобно другим людям, которые, исходя из похожих побуждений, листают Плейбой или Пралине. — И я не считаю, что эта тема должна быть под запретом.
— Это почему же? — тут же выпалил Карл, вызывающе вздернув голову. — Потому что все немцы должны стыдиться этого до скончания веков?
— Потому что человечество должно помнить, на что способны люди, — ответил я.
— Да это просто лицемерие! — не унимался хозяин гостиницы. — Сейчас на ужасах холокоста и гитлеровских преступлениях просто делают деньги! Каждую неделю по телевидению нам транслируют строго дозированную информацию об ужасах нацизма в Третьем рейхе, и все время появляются на эту тему новые и новые публикации. Это уже превратилось в целую индустрию, которая просто делает деньги на преступлениях нацистов и на нашем чувстве вины. Ты считаешь, что именно так следует обращаться с преступлениями Третьего рейха? Это морально — делать деньги на бедствиях жертв фашизма? Подумай об этом, и ты заметишь, как лжива и лицемерна вся эта возня вокруг Третьего рейха!
Пока хозяин гостиницы приводил свои глупые, натянутые, словно заученные аргументы, мне хотелось скорее замахнуться и ударить, нежели задуматься, но я сдержался. У меня не было желания снова опускаться на его уровень, да еще, возможно, рисковать выглядеть так же, как и он, — его заплывший глаз приобрел темно-голубой, почти черный цвет — вдруг бы он начал защищаться от моего нападения? Поэтому я внутренне был очень озабочен тем, как бы побороть живо возникшие в моем мозгу представления о ужасах, о которых я прочел и услышал за последние несколько минут. Длинные иглы, воткнутые в широко раскрытые от ужаса детские глаза, которые могли скорее окрасить эти глаза не в голубой, а в кроваво- красный цвет, отражающиеся от стен стерильных коридоров лаборатории жуткие детские крики, в которых звучат невысказанная боль и смертельный страх… Ничего подобного просто не могло быть, не должно было быть никогда! Я почти склонялся к тому, чтобы согласиться с примитивным мнением хозяина гостиницы, чтобы защитить мою и во взрослом состоянии довольно ранимую душу от ужасных картин, которые рисовала мне моя фантазия, но мое критически настроенное сознание заставляло меня оставаться при своей точке зрения.
— Как бы все это меня ни трогало, все же своя рубашка ближе к телу и меня куда больше волнует моя собственная судьба, нежели судьбы тех, что были убиты более шестидесяти лет назад, — перевела Юдифь разговор на другую тему. — Вместо того чтобы вести здесь высокоморальные дискуссии, подумали бы лучше о том, какое все это имеет отношение к этой крепости. Мне кажется, это может нам помочь как-то продвинуться. Может быть, следует подумать о том, как это все связано со всеми нами? Нам надо вдуматься в то, что хотела сказать Мария…
— Я могу вам сказать, какое это имеет отношение к крепости, — Карл поднялся, уперев кулаки в бедра, и вызывающе оглядел нас всех по очереди. Меня все больше раздражало, как этот престарелый хиппи все время тянул на себя одеяло, как будто бы он уже позабыл, что любой из нас готов разорвать его на куски, стоит ему сделать что-то необдуманное. Много лет он был управляющим в этой дыре и, ясное дело, не стал бы нам рассказывать правду обо всем, тем более, если он рисковал при этом, что его проклятые нацистские сокровища придется поделить или даже вообще сдать государству. — Это никакого отношения не имеет к Грайсфельдену, — твердым голосом проговорил Карл. — Абсолютно никакого! Здесь никогда не было никакого концентрационного лагеря или хотя бы какой-нибудь больницы, в которой могли бы проводиться опыты над людьми. Мария просто помешалась на этом. Я уже имел возможность убедиться, какая она фанатичка. Она тут угрожала убить Эда только за то, что его дедушка был эсесовцем!
— А подвал? — возразила Юдифь, прежде чем я собрался что-то сказать. — Эти документы, лаборатории, замурованные коридоры?..
