взбрыка, а охранник — вдруг то неконкретное чувство, влекущее ее и допускающее к себе Алексея, эхом ударившись о барабанные перепонки, отстучало в его скучающем мозгу ленту пошлых мыслей? Досадно, однако несколько шуршащих в искусственной зелени ковра шагов, и досада, повиснув во внутренней тишине и медленно оседая, так и осталась в холле, конечно же став поводом для разговора двух ждущих окончания смены людей.
Горы во всем: падающий к морю склон срезал и корпус, добавив ему со стороны прибоя два нижних этажа и незаметный служебный вход в прачечную, а над ней, во втором и более длинном ряде окон размесились 'мучачос' — временные, на сезон, работники. Это прежде всего те, для кого море — заморское чудо, и Лена в их числе, а так же Ирина и Витюша, местные, но работающие с перерывом на зиму 'мокрые спины'. Идти недалеко — лишь темноватый с солнца коридор, но и его служебных стен коснулось солидное газоватое дыхание. А ей показалось, что Алексею немного неловко среди давящего в первое время комфорта — так было и с ней, после палаточного городка.
— Есть подозрение, Лена, что в никелированных кранах этого блистающего мира горячая вода журчит круглые сутки?
— А у тебя есть сомнения?
— Подозрения. А вдруг и здесь существует какое-нибудь расписание?
А в коридоре темно, но прицепленный к большой деревянной груше ключ — чтобы не потерялся, вошел в замок привычно и легко.
— У меня сегодня большая стирка, — успокоила его Лена.
Задумавшееся в предвечернем падении Солнце, заполнив лучами номер, взглянуло в открывшуюся дверь на нее и на Алексея, и взгляд этот можно почувствовать лицом и даже дотронуться до него рукой.
— Пока тебя искал, купил зубную щетку, — сообщил Алексей еще одну новость, и она снова услышала в его словах любопытное ей смущение. А насмешливый Ра, смотрящий в окно, обязан ли он прищуриться или обернуться?
— Душевая там, можешь проверить…
Эта книжка — как хлопушка из детства. Потянув за веревочку, кажется, целый час ждешь, когда она бабахнет. Бабах! В разные стороны разлетелись конфетти, и их не собрать, а сюрприз упал в снег, и его не найти.
— У него на плече должно быть красное пятно. Или синее? Боевиков определяют именно так.
— Видишь, никаких пятен нет.
— Может, он левша?
— Не угадала.
— А может он стреляет как ковбой, с бедра? Давай посмотрим.
— Нет там никаких пятен, поверь мне на слово.
— На слово неинтересно, — улыбнувшись подруге, вздохнула своим мыслям Ирина, перестав рассматривать спящего Алексея и разглядывая теперь его сохнущую форму. — Мне кажется, он проспит до утра.
Лена не ответила. Медленные капли отрываются и лениво падают на пол, но летний воздух быстро сушит.
— Везет тебе, подруга! Ну почему мне такие не сваливаются на голову? Ну хоть бы один… а то попадаются все какие-то скользящие отдыхающие или планирующие негодяи.
— Планирующие?
— Во всех смыслах.
— Нет, я не уступлю. Извини, Ирин, а Сашин отец?
— О, этот один из смыслов, а для него единственный — затянулся и забылся.
— А где он сейчас?
— А нигде. Видимся раз в год, да и то случайно — какой спрос с планирующего негодяя? В первое время незаметно было, а потом поздно — соломенный жених. А тебе повезло, — она вновь поглядела на Алексея, — так бы смотрела и смотрела. Не ревнуешь?
— Не успеваю. Ты звонила?
— Да. Попался очень милый майор, и совсем не обиделся, когда я назвала его полковником. Спросил, почему старшина, а он старшина, — снова показательно вздохнула Ирина, — сам не позвонил.
— И что ты ответила?
— Старшина…
— Что ты ответила?
— А? — вернулась на землю Ирина. — Сказала правду: что он уже поднялся в номер и вряд ли сможет выйти до утра.
— Спасибо, и извини, что я тебя выгоняю.
— Не будь занудой, главное — чтоб человек хороший был, и чтобы не было войны. Хотя бы временно, хотя бы сегодня. Но ты не забывай, что сегодня очень скоро кончится, вот увидишь.
— Кто из нас зануда?
А между тем — обнаружен геморрой, и доктор сказала (а доктор — женщина, как грозно: женщина- врач, а как стыдно, и неудобно):
— Водки — не пить!
— Острого — не есть!
— Тяжестей — не поднимать!
— В кресле долго — не сидеть!
— О туалетной бумаге — забыть!
— Ваш друг — проточная вода, — улыбнулась медицинской улыбкою доктор, и взглянув на часы:
— Валя, чаю? — предложила она медсестре, уверенными движениями избавляясь от скользких перчаток.
'Не слишком ли много запретов?' — буркнула скромная мысль постулатного несогласия, и тут же туманно: 'Приятного аппетита'. Так, или примерно так думал испальпированный женщиной-врачом пациент, с понятными нервами натягивая спасительные 'тэ' на оголенную 'жэ', размышляя при этом о неудобстве и неинтересности женских поз и о том, что все-таки плохо, что геморрой, но все же хорошо, что он мужчина.
Хоть с этим повезло! Уверен?
Звякнул крышкой чайник, а перчатки брошены в похожую на скороварку, мутно блестящую медицинскую кастрюлю. Они в пятнах от медицинских изысканий, их пропарят и наденут вновь. А кабинет не так уж и страшен, нечего бояться — однажды пришлось побывать в роддоме и увидеть 'вертолет' — вот где жуть.
Геморрой, и согласно рецепту в доме нет бумаги, а встречи лучших мест с офсетной печатью порождает приглушенные щеколдой вопли у уже переваривших гостей и воскрешает воспоминания о спокойной, но частично неудобной и местами жесткой советской жизни. Да он реаниматор! Сохраняя в памяти только приятное, гости часто забывают неудобства.
Геморрой, и ты уже наполовину мусульманин, и зависть к от бани до бани чумазым православным. Наблюдая в ванне за током воды, из-за плеча и из-за бедра, что неудобнее укуса локтя, он вдруг заметил мошку. Не комар, не клоп, не таракан, а маленькая мошка с длинными усами, прилетела, наверное, с цветов, попала в каплю и бьется теперь в течении, в границе воды и эмали. Вероятно у нее прозрачные крылья, но она слишком мала, они намокли и не видны.
Геморрой, и он, нависнув голым местом над ванной и мошкой, вспомнил другую границу — моря и суши, пляжа и волн. А в волнах, рядом, на расстоянии дыхания — прекрасная женщина, он раньше не видел таких. Только в фильмах, тех, что родом из Америки, но частями, придумано, не живо, и он знает — все это враки, притворство, кинообман. А она рядом, и волна — одна на двоих.
— Как после кораблекрушения, — сказала усталая она.
