самоуверенность. Хотел как лучше, а подставил всех, да и сам оказался на столе в плачевном виде. Ну да ничего, я заштопаю удальца. Зато потом, когда он встанет на ноги, собственноручно порежу на ремни: в следующий раз он, каналья, меня не подведет! По его вине мы оказались отрезанными от основного отряда, да еще с раненым на руках. Как теперь подать знак Купелину? Как предупредить о логове «стариков»? Да и «хозяева» нынче осведомлены, что мы добрались до «Кречета»…
— Павел, вы сохраните мне руку? — пролепетал Северский с неприкрытой тревогой в голосе.
Вот в чем дело! Не напрасно, дружище, потеешь от страха. Какая зараза обитает на клыках «стариков», оставивших на тебе глубокие отметины, мы скоро узнаем (я поглядел на след от зубов личинки на своей ладони: рана сочилась лимфой, и по-хорошему мне полагалось перевязать самого себя для начала). Наше счастье, что на Марсе нет тех болезнетворных микроорганизмов, которые вызывают жесточайшие воспаления на Земле. По-моему, нет. И все-таки возможность заражения крови я бы исключать не стал. Поэтому самым надежным было бы ампутировать руку Северского по самое не могу, удалить вместе с плечевым суставом.
— Паша, голубчик, — взмолился вдруг Северский, — не отнимайте мне руку! Будьте же человеком — пожалейте!
— Что вы переживаете, Георгий? — проговорил я, снимая с раны пропитавшуюся кровью салфетку. Выглядела рана жутковато. — У вас останется правая рука. Ею и будете махать саблей.
— Христом вас заклинаю, — прошептал Северский растрескавшимися губами; речь его стала неразборчивой, очевидно, морфий начал действовать. — Не делайте калекой… зашейте… хм… как курить хочется!
Я взял ножницы. Пальцы мои мелко тряслись.
Нет-нет! Так не пойдет!
Я положил ножницы на место, глубоко вдохнул раз, другой… Снова взялся за инструмент. Вот теперь все, как положено!
В операционный пункт вбежал Гаврила.
— Не открыть арсенал! — выпалил он, тяжело дыша. — Дверь стальная, и ключи… уф!., ключи у начальника вахты были… не могу найти дубликат! Может, взять инструмент в слесарной и попробовать взломать…
— Нет, — сказал я, отрезая ножницами лохмотья приведенной в негодность мышечной ткани. — Не своди глаз со «стариков». Как бы они не попытались пробраться на «Кречет»… моим способом или каким-то иным. Полагаю, гады не уймутся, пока не вцепятся нам в глотки, пока не выслужатся перед «хозяевами».
— Пулемет бы! — продолжал гнуть свое Гаврила. — Только арсенал не открыть. На верхней палубе «максимы» рабочие, но «старики» копошатся в мертвой зоне — под килем, — сверху я их никак не достану. Что делать, доктор? У меня — восемь патронов к револьверу, а больше — шиш. У тебя в каюте было оружие?
— Нет. Откуда?.. Прижмите!!! Отец Савватий! Вы видите? Опять кровь хлещет! Зажмите изо всех сил, не бойтесь!
Северский заворочался. Адская боль пробилась сквозь туман наркотического сна и вцепилась крючьями в сознание, приводя моего пациента в чувство. Я отбросил иглу и нить, схватился за шприц, намереваясь добавить дозу морфия. Боцман, увидев такие дела, виновато хмыкнул и, кажется, собрался ретироваться, но тут мне в голову пришла замечательная мысль.
— Наполни бутылки керосином и добавь огоньку. Дай уродам прикурить. Готов побиться об заклад, что горючая смесь надолго лишит их аппетита!
Гаврила сначала нахмурил брови, соображая, затем воодушевленно хохотнул, стукнул кулачищем по переборке и выскочил в темный коридор.
Когда мы с отцом Савватием вышли на палубу, у киля уже полыхало пламя.
3
Была ночь, но тьма броненосца сторонилась. Огненный круг отгораживал «Кречет» от скалистого русла. Горящий круг… такая себе магическая защита от нечистой силы. Вызывала тошноту вонь горелой плоти, смешанная с запахами мазута и горячего железа. И откуда взялось сие амбре? Неужели в огненном кольце десяток бесов опалили себе шерсть, рога и копыта?
…Боцман выжег гнездовье «стариков» к чертовой матери. Беспощадно. Двумя-тремя бутылками с зажигательной смесью, как наивно предполагал я, он себя не ограничил.
В огне сгорели и трутни, и «яйцеклады», и личинки. Гаврила не пожалел на это дело бочки керосина и трех бочек машинного масла. Хорошо, хоть не додумался вынуть из снарядов или мин пироксилиновую начинку. Наверное, смутное подозрение, что таким образом немудрено поднять на воздух весь корабль, остановило его. Но и без пироксилина все обернулось грандиозным светопреставлением. Теперь огонь тек по скалам, он обволакивал неровности, заползал в трещины и норы; жаркие красные всполохи отражались в иллюминаторах «Кречета».
Заставь дурака Богу молиться…
Сам боцман сидел на чугунном кнехте, в одном кулаке он сжимал рукоять револьвера, а в другом — горлышко пузатой бутылки ямайского рома. Гаврила был мертвецки пьян. Так сказать, перестарался во всех отношениях.
— Ну, пиши — пропало, — вздохнул я, глядя на плавный бег огненных волн. — Сами же осветили площадку для летунов… Милости прошу к нашему шалашу!
Как бы в подтверждение моих слов над облаками завыли двигатели летающей машины «хозяев». Отец Савватий нырнул в ближайший люк, я же сел рядом с Гаврилой, подтянул бутылку (разжимать пальцы он не пожелал) и сделал один большой глоток. На все плевать — я смертельно устал. Я вдоволь настрелялся и напрыгался по скалам, я спас руку Северскому. Сколько можно одному весьма и весьма несовершенному человеку разыгрывать из себя героя? Гаврила принялся что-то мямлить, а потом его стошнило себе на колени. Пока он удивленно пялил глаза на испачканные брюки, я отобрал у него револьвер. Это было сделать необходимо, иначе мне, как пить дать, вновь пришлось бы корпеть над операционным столом, извлекая из кого-нибудь пулю. И вполне возможно, из самого себя… что не совсем удобно и уж совсем неприятно.
— Эй, на «Кречете»!
Я прислушался. Голос донесся с правого крамбола. Он просочился сквозь медленно оседающую огненную стену. С той стороны — скалистый берег; неужели Купелин, обеспокоившись отсутствием разведчиков, выслал поисковую партию?
Снова послышался гул летуна. «Хозяева», без сомнений, тоже что-то затевали.
— На «Кречете»! Есть кто живой?
— А кто спрашивает? — заорал я в ответ.
— Баталер Андрей Владимирович!
— Какой такой Андрей Владимирович? Мошонкин, ты, что ли? — спросил я суровым голосом, хотя на самом деле мне хотелось улыбаться. Поднявшись на ноги, я поплелся на нос корабля, надеясь оттуда разглядеть кого-нибудь из пожаловавших «на огонек».
Нашего судового завхоза действительно звали Андрей Владимирович. Только кто в здравом уме станет величать по имени-отчеству обладателя наваристой фамилии Мошонкин? На вершине ближайшего пика появилось светлое пятно: человек, одетый в матросскую форменку. Человек огляделся, затем помахал рукой.
— Да, Мошонкин, — признал он с некоторой обидой, а затем с неожиданной ехидцей поинтересовался: — Мы с ребятами глядим — вы уже расселились в номерах!
— Передайте Купелину, — крикнул я в темноту, — что мы на борту «Кречета»! Северский ранен! Проникнуть в арсенал пока не можем! Отбиваться от «хозяев» нечем, а у них — ушки на макушке! Пусть решает сам, что делать, но долго нам не продержаться!
