Ветеран
Мягкая лапа у этого парня, вроде кошачьей.
И шустро говорил, обещал продать дом до осенних холодов. Мне не понравилось, когда он сказал, что поделим участок, позади можно построить еще один дом. Вместо огорода, черт возьми. Я подумал, Марты нет в живых на его счастье, остался бы парень без кофе.
Уж слишком быстро он лопотал. И непонятно. Какие-то слова, которых я не понимаю. Я попросил его написать их на бумаге.
Ностальгия.
Целостная палитра.
Эмоциональная пустота людей в возрасте.
Встречный свет вечернего солнца на яблоне.
Как все это связано с домом, который построил я?
По мнению сына, не нужно обращать внимание на эти странные слова, они – вроде инструментов для тех, кто занимается продажей, ну как топоры или молотки. Не понимаю, почему сын путает дельные вещи с такими бестолковыми словами.
Я решил, да какая разница, под какие слова я уйду отсюда. Если уйду. Еще сомневаюсь, хотя сын с невесткой убеждают, что если я лето-другое проведу без ремонта, крыша рухнет на голову.
Раздражало, что этот Кесамаа кружился, как вьюн, не стоял на месте. Я уж не сказал постороннему человеку, что ничего не слышу левым ухом, контузило на войне. Каждый раз, когда он заходил слева, я ничего не слышал. К этому уху ничего не пристает, кроме запасной папиросы.
Однако парень мне понравился больше, едва проворковал цену.
Миллион двести тысяч марок.
Столько он пообещал за дом – мой и Марты. Вот бы Марта слыхала!
Щелкал ручкой все время. Что это за манера портить хорошую вещь.
Да, серьезная сумма за избушку.
В ней же ничего особенного.
Такая же, как и все, построенные в то время.
Хорошо, до сих пор не развалилась, сын так же язвит. Ладно. Сам-то со своей женой лет двадцать прожил в старой многоэтажке, которая сейчас на капитальном ремонте.
Курить этот Кесамаа горазд. В несколько затяжек приговорит сигарету и втопчет в траву. Я уж не стал говорить, хотя раздражало. В особенности – чтение бумаг. Ткнул прямо под нос на дворе. Я сказал, что забыл очки, хотя они были в нагрудном кармане. Буду я еще бумаги изучать посреди двора, чего доброго соседи с веранды увидят.
Просматривая документы, я наблюдал краем глаза, как этот парень опять курево достает. Я так на него посмотрел, что хватило совести спрятать. Пока я здесь живу, внутри курить никому не позволю.
Он полез на второй этаж, сказал, что я тем временем могу спокойно изучить текст эпистолы.
Так именно пострел и сказал: «текст эпистолы».
Оттуда, сверху, он принялся орать, что если передвинуть стены, можно увеличить площадь.
Я не прочел и первую строчку, а он уже приступил к ремонту на втором этаже.
Я старался сосредоточиться на этой бумаге.
«Квадратные метры» то, «Квадратные метры» се. Такие маленькие буквы, что глаза заболели. Оставив бумаги на столе, я заварил кофе. Он спустился вниз и спросил, прочел ли я документы. Такая спешка, что я вообще засомневался. Я сказал, что сейчас спокойно выпьем кофейку, а после этого посмотрим бумаги вместе. Он ответил, что котелок не выдержит ни одной чашки, потому что в первой половине дня уже выпил три с малиновым тортом по поводу удачной продажи квартиры.
Котелок. Он так и сказал.
А потом принялся шустро объяснять содержание бумаг.
От такого многословия я прям-таки одурел. Мы с Мартой привыкли пару слов до обеда, после обеда еще парочку, и достаточно до вечерних новостей, но этот молодой человек выпустил трехдневный запас, да половину еще в левое ухо.
Голова закружилась.
Усевшись в кресло-качалку, я выглянул в окно. Солнечные лучи играли на листве.
Я решил, что слишком парень спешит, в его бумагах я не поставлю своей подписи. Если подпишу, так чего доброго, дом продадут уже завтра, и этот молодец укажет мне на мелкий шрифт, по которому в понедельник я обязан убраться отсюда.
Я сказал ему: подумаем, подумаем.
Вздохнув, он пошел курить.
Я наблюдал из окна, как он затягивался, попинывая камешки. Не доверяю я мужику, который не стоит на месте даже во время перекура.
Он вернулся в дом, не стряхнув с ботинок песка.
