видя, что Кори собирается платить за проезд подошедшему кондуктору. — Билеты у меня. А когда прочту газету, завожу с кем-нибудь разговор или наблюдаю людей. Хотел бы я знать, откуда все они берутся. Я уже лет шесть-семь езжу этим катером, но почти никого не узнаю. Словно всякий раз набираются новые. Ну да, конечно. Летом в городе полно приезжих, едут и из сельских мест. Всем хочется побывать на пляжах, все слышали, что они освещаются электричеством, всем охота поглядеть. А возьмите их лица! Самое интересное — не то, что на них написано, а то, что скрыто. Ведь каждый мужчина, каждая женщина чего только не пережили, пока дожили до тридцати. Все должно бы на них отпечататься. Так нет! Люблю тоже наблюдать за парочками и угадывать. Какие обручены или собираются, какие женаты, каким бы уже следовало. Но большей частью не угадаешь. Конечно, когда зеленая молодежь — еще что-то видно. А тех, что постарше, никак не разобрать. Так ведь?
— Вы, вероятно, правы, — сказал Кори, которому хотелось не философии, а деловой беседы; но приходилось терпеть.
— Что ж, — сказал полковник, — видно, оно и лучше, чтобы мы не знали, что у каждого из нас на уме. А иначе человек сам себе не хозяин. Пока он себе хозяин, из него еще может быть толк. А если его видят насквозь — пусть даже и не видят ничего очень уж плохого, — тогда это человек конченый. Нет, сэр. Не хотел бы я видеть людей насквозь.
Большую часть пассажиров катера — а он был, разумеется, полон — можно было, по-видимому, видеть насквозь не только легко, но и спокойно. Здесь не было изысканной публики — просто люди, которые ехали на пляж развлечься или отдохнуть и могли себе это позволить. Лица были будничные и если чем-то освещались, то только целеустремленностью, составляющей поэтическое начало американца. Зато все почти выражали смышленость, доброжелательность и присущую всем нам готовность к шутливому общению. Женщины были нарядны в меру своих средств и вкуса, а мужчины различались лишь разной степенью безразличия к одежде. Толпа в соломенных шляпах, увенчивающих летом каждую голову, не может выглядеть с достоинством. В отличие от англичан, поражающих причудливостью одежды, когда они отказываются от обычной, мы неспособны привлечь внимание наблюдателя. В наших соломенных шляпах и саржевых или фланелевых пальто мы не более импозантны, чем толпа мальчишек.
— В один прекрасный день, — сказал Лэфем, когда катер подходил к конечной остановке, — тут случится несчастье. Смотрите, сколько их столпилось.
Он говорил о людях, теснившихся на пристани; сдерживаемые запертой решеткой, они готовились ринуться на борт катера и заполнить его, прежде чем высадятся прибывшие в Нантакет.
— Катера всегда перегружены, — продолжал он, говоря о возможной катастрофе так, словно его она не коснется. — Они берут вдвое больше пассажиров, чем следует, и в десять раз больше, чем сумеют спасти, если что случится. Да, сэр, случится непременно. Ага! Вон моя дочь. — Он вынул сложенную газету и помахал ею фаэтонам и ландо, стоявшим у пристани поодаль от толпы; с одного из них барышня в ответ взмахнула зонтиком.
Когда он вместе со своим гостем пробрался сквозь толпу, она заговорила с отцом прежде, чем заметила Кори.
— Ну, полковник, это был ваш последний шанс. Мы уже с четырех часов встречаем каждый катер — то есть сперва встречал Джерри, а я сказала маме, что поеду сама, может,
Полковник с удовольствием выслушал этот выговор и только потом сказал, гордясь немного своим гостем и уверенный, что она не растеряется:
— А я привез мистера Кори, он у нас и переночует; надо было все ему показывать по дороге, вот мы и задержались.
Молодой человек, стоя возле открытого экипажа, быстро поклонился, а Пенелопа Лэфем протянула:
— Здравствуйте, мистер Кори, — прежде чем полковник кончил свое объяснение.
— Садитесь сюда, рядом с мисс Лэфем, — сказал он, взбираясь на сиденье подле кучера. — Нет, нет, — поспешно добавил он, когда молодой человек стал из вежливости отказываться. — Я лучшего места никому не уступаю. Джерри, дайте-ка на минуту вожжи.
Он отобрал вожжи и быстрее, чем говорил это, умело развернул экипаж среди толпившихся пассажиров и помчал по дороге мимо отелей с верандами и ресторанов, выходивших прямо на песок пляжа.
— Здесь очень оживленно, — сказал он, проезжая мимо и указывая на них кнутом. — Вот только отелями я сыт по горло. В этом году я решил снять коттедж. Ну, Пэн, как вы все живете? — Он полуобернулся к ней в ожидании ответа и сумел подмигнуть, выражая полное удовольствие. Не имея иных замыслов и довольный лишь своим триумфом над миссис Лэфем, полковник чувствовал себя, как бы он сказал, в полном порядке.
Дочь улыбнулась мальчишескому поведению отца.
— С утра особых перемен не наблюдалось. Когда ты уезжал, у Айрин уже болела голова?
— Нет, — сказал полковник.
— Ну тогда есть о чем доложить.
— На тебе! — сказал с досадой полковник.
— Сожалею, что мисс Айрин нездорова, — вежливо сказал Кори.
— Верно, слишком долго гуляла по берегу. Воздух здесь такой свежий, что не чувствуешь, как палит солнце.
— Вот именно, — подтвердил Кори.
— Выспится, и все пройдет, — сказал полковник, не оборачиваясь. — Но вы, девочки, осторожнее с этим.
— Если вы любите прогулки, — сказал Кори, — то пляж — большой соблазн.
— Нет, не такой уж, — ответила девушка. — Идешь и идешь, потому что дорога прямая и гладкая. Мы здесь столько раз бывали, что все знаем наизусть — каков берег во время прилива, каков при отливе и как выглядит после шторма. Нам знакомы все крабы, все медузы, все дети, копающиеся в песке, и все люди под пляжными зонтами. Они, по-моему, всегда одни и те же.
Полковник предоставил разговор молодым. Он заговорил только, чтобы сказать: — Приехали! — свернул с дороги и остановился перед коричневым коттеджем с красной крышей и клумбой герани возле скалы, стоявшей на излучине дороги. Вокруг было безлесно и голо, и слишком большой океан плескался менее чем в ста шагах. В воздухе носился гостеприимный запах ужина; на веранде появилась миссис Лэфем; вопрос по поводу опоздания мужа отражался в ее глазах, но замер на ее устах, как только она увидела Кори.
7
Торжествующий полковник легко спрыгнул с сиденья.
— Я привез мистера Кори, — пояснил он небрежно.
Миссис Лэфем приветствовала гостя, а полковник повел его в его комнату и убедился, что там есть все необходимое. Затем пошел мыть руки, словно не обращая внимания на нетерпение, с каким жена догнала его.
— Отчего это у Айрин болит голова? — спросил он, намыливая волосатые руки.
— Да ладно об Айрин, — прервала поспешно жена. — Как вышло, что он приехал? Ты, что ли, уговорил? Если да, я тебе этого не прощу, Сайлас!
Полковник засмеялся, а жена схватила его за плечо, чтобы смеялся тише.
— Шш! — шептала она. — Хочешь, чтоб он все слышал? Отвечай, ты уговорил?
Полковник все еще смеялся. Он решил извлечь из ситуации все возможное удовольствие.
— Нет, я не уговаривал. Он сам захотел.
— Не верю. Где ты с ним встретился?
— В конторе.
— В какой?
— В моей.
— Чепуха! Что ему там было делать?
— Да ничего особенного.
— Зачем же он приходил?
— Зачем? Он сказал, что хотел бы заняться минеральной краской.
