удержал Кори за руку, и оба остановились.
На углу, в полквартале от них, в тишине летнего полудня разыгралась драма. Из поперечной улицы показались мужчина и женщина. Мужчина, по виду моряк, схватил женщину за руку, как бы удерживая. Произошла короткая борьба; женщина пыталась высвободиться, мужчина то уговаривал, то бранился. Видно было, что он пьян; но прежде чем они решили, следует ли вмешаться, женщина уперлась обеими руками в грудь мужчины и резко толкнула его. Он покачнулся и свалился в канаву. Женщина на миг задержалась, словно хотела удостовериться, сильно ли он расшибся, потом бросилась бежать.
Когда Кори и бухгалтер вошли в контору, мисс Дьюи уже кончила завтракать и вставляла в машинку новый лист. Она подняла на них свои бирюзовые глаза, ее волосы были красиво уложены над низким белым лбом. Пальцы ее снова застучали по клавишам машинки.
9
У Лэфема была гордость человека, который сам пробил себе дорогу, и он не намерен был заискивать перед молодым человеком, которого принял на службу. В конторе он желал быть для всех хозяином и во время работы ничем не выделял Кори из полудюжины клерков и бухгалтеров, работавших в общей комнате. Но вообще он не собирался молчать о том, что к нему поступил сын Бромфилда Кори. «Заметили вы малого, что сидит напротив моей машинистки? Так вот, сэр, это сын Бромфилда Кори, внук старого Филипса Кори. И должен сказать, никто в конторе не работает лучше его. Он готов на любую работу. Каждое утро ровно в девять уже на месте, еще часы не пробили. Весь в своего деда. Он ведает у нас иностранной корреспонденцией. Мы экспортируем краску всюду». Он считал, что вовсе не приплетает эту новость по всякому случаю. Жена предостерегала его от этого, но надо же было воздать должное такому работнику; и он начинал с таких примеров: «Вот говорят о подготовке деловых людей; а я скажу вам — все в человеке уже заложено. Я прежде считал, что прав старый Хорэйс Грили. Он говорил, что университеты поставляют худшую породу рогатого скота. А теперь думаю иначе. Возьмите молодого Кори. Окончил Гарвард и каких только не имел возможностей. Всюду побывал, говорит на нескольких языках как по-английски. Думаю, денег у него довольно, чтобы прожить, пальцем не шевельнув. Вот как его отец; ведь это, знаете, сын Бромфилда Кори. Но нет, он прирожденный деловой человек. Были у меня и такие, что росли на улице, работали всю жизнь, а к работе никакой склонности. Ну, а Кори дело нравится. Он готов, кажется, день и ночь сидеть за конторкой. Не знаю, откуда у него это. Должно быть, от деда, от старого Филипса Кори; бывает, что передается через поколение. Вот я и говорю, с этим надо родиться; кто с этим не родился, того никакая нужда не научит; а кто родился, того и университет не отучит».
Иногда Лэфем высказывал эти мысли за столом гостю, которого привозил ночевать в Нантакет. После этого жена при первой возможности жестоко высмеивала его. И не позволяла привозить в Нантакет Кори.
— Ну уж нет! — говорила она. — Пусть не думают, будто мы его обхаживаем. Если ему охота видеть Айрин, он сам найдет, где с ней видеться.
— Кто это хочет, чтобы он виделся с Айрин? — сердито спрашивал полковник.
— Я хочу, — говорила миссис Лэфем. — Но чтобы виделся без всякого твоего потворства. Я никому не позволю сказать, будто кому-то навязываю своих дочерей. Почему ты не приглашаешь других своих клерков?
— Он не то что другие клерки. Он будет ведать целым филиалом. Это совсем другое.
— Ах, вот как? — сказала ехидно жена. — Значит, все-таки
— Захочу — приглашу, — сказал полковник, не удостаивая ее ответом.
Жена засмеялась с бесстрашием женщины, хорошо знающей своего мужа.
— Если поразмыслишь, Сай, не станешь приглашать. — Тут, чувствуя его раздражение, она применила смягчающее средство. — Думаешь, и мне того же не хотелось бы? А ты ведь у меня гордый. Вот я и не хочу, чтобы ты чего сделал, а потом тебе обидно было. Пусть все идет само собою. Если нужна ему Айрин, он уж сумеет с ней видеться; а если нет — никакие уловки и штуки его не заставят.
— Какие еще уловки? — сказал полковник, содрогаясь от подобной огласки надежд и честолюбивых замыслов, которые мужчина стыдливо скрывает, а женщина обсуждает свободно и спокойно, точно счет от модистки.
— Конечно,
Единственным знаком внимания, какой Лэфему удалось оказать Кори, было несколько прогулок в двухместной коляске по Мельничной Плотине. Он держал кобылу в городе и в погожие дни любил, как он выражался, пошабашить пораньше и устроить ей пробежку. Кори кое-что смыслил в лошадях, хотя страстным лошадником не был и предпочел бы говорить не о лошадях, а о деле. Но он считался со своим патроном, ибо, при всем кажущемся своеволии, американцу присуще чувство дисциплины. Кори не мог не ощущать социальных различий между Лэфемом и собою, но в его присутствии подавлял кастовое чувство и выказывал ему все уважение, какое тот мог бы требовать от любого из своих клерков. И он говорил с ним о лошадях, а когда полковнику этого хотелось, говорил о домах. Кроме себя самого и своей краски у Лэфема не было других тем для разговора; и когда надо было сделать выбор между кобылой и домом на набережной Бикон-стрит, теперь выбиралось второе. Иногда на пути туда или обратно он останавливался возле нового дома и приглашал Кори туда, раз уж нельзя было в Нантакет; и однажды молодой человек снова встретил там Айрин. Она была с матерью; когда полковник вылез из коляски и бросил якорь у тротуара, там, как и в тот раз, велись переговоры со столяром. Точнее говоря, переговоры со столяром вела миссис Лэфем, а Айрин сидела у эркера на козлах и глядела на улицу. Она увидела, как он подъезжает вместе с отцом, поклонилась и покраснела. Отец ее поднялся наверх, к матери, а Кори придвинул себе еще одни козлы, которые нашлись в комнате. Пол был временно настлан по всему дому, перегородки готовы под штукатурку, и внутренние контуры здания уже обозначились.
— Вы, вероятно, часто будете сидеть у этого окна, — сказал молодой человек.
— Да, это, наверное, будет очень приятно. Здесь можно увидеть на улице гораздо больше, чем у нас в сквере.
— Вам, наверное, интересно смотреть, как растет дом.
— Да, только он растет медленней, чем я ожидала.
— Что вы! Я всякий раз поражаюсь, сколько успевает сделать столяр.
Девушка потупила глаза, потом, снова подняв их, сказала робко:
— А я читаю ту книжку, которая, помните, в Нантакете…
— Книжку? — переспросил Кори, и она разочарованно покраснела. — Ах да, «Мидлмарч». Она вам понравилась?
— Я еще не дочитала. Вот Пэн, та уже кончила.
— И что она о ней думает?
— Ей, кажется, понравилось. Но много она об этом не говорила. А вам нравится?
— О да, и очень. Но я прочел ее уже несколько лет назад.
— Я не знала, что она такая старая. В курортной библиотеке она только что появилась.
— Ну, она вышла не так уж давно, — вежливо сказал Кори. — Как раз перед «Дэниелом Дерондой».
Девушка снова замолчала. Кончиком зонтика она играла со стружкой на полу.
— А вам нравится Розамонд Винси? — спросила она, не подымая глаз.
Кори ласково улыбнулся.
— У нее не предполагается много друзей. Не могу сказать, чтоб она мне нравилась. Но я не чувствую к ней такой антипатии, как ее автор. Он вообще безжалостен к своим красивым… — он едва не сказал «девушкам», но это было бы чересчур личным, и он сказал — «людям».
— Да, так говорит Пэн. Она говорит, что ей не дают возможности быть хорошей. Что на месте Розамонд она была бы такой же.
Молодой человек засмеялся.
— Ваша сестра очень остроумна, правда?
— Не знаю, — сказала Айрин, все еще занятая извивами стружки. — Она нас постоянно смешит. Папа говорит, что никто так не умеет сказать, как она. — Айрин оттолкнула стружку и положила зонтик себе на
