ухищрению.
— Может, этот тип, — спросил он, кивнув в сторону Роджерса, но не желая замечать его, — уже сказал вам, что я на этом стану играть? Так я, со своей стороны, скажу вам, что в Америке нет второго такого жулика, по которому плачет веревка, как Милтон К.Роджерс.
Англичане восприняли его слова как образчик истинно американского юмора и с неослабной энергией возобновили штурм. Они признались, что вместе с ними еще одно заинтересованное лицо побывало на месте, осмотрело недвижимость и осталось довольно увиденным. Более того, они сказали, что выступают не только, и даже не преимущественно, от своего лица, но являются агентами неких лиц в Англии, намеренных основать там общину по примеру других английских мечтателей; тщательно обследовав местность, они сочли, что тамошние условия отлично подходят для успешной деятельности предполагаемой общины. Они готовы, в разумных пределах, на любую сумму, какую назовет мистер Лэфем — простите, полковник Лэфем, поправились они по указанию Роджерса, — и охотно пойдут на риск, о котором он их предупреждает. Но что-то в глазах этих людей, что-то затаившееся на огромной глубине и тотчас исчезнувшее, когда Лэфем взглянул на них снова, заставило его заподозрить недоброе. Сначала он подумал, что они сами обмануты Роджерсом, но в этот краткий миг озарения распознал в них — или подумал, что распознал, — сообщников Роджерса, готовых предать интересы, которые они якобы представляли и о которых продолжали толковать спокойно и шутливо, с каким-то недоверчивым пренебрежением к щепетильности Лэфема. Тут была более сложная игра, чем та, к каким привык Лэфем, и он с некоторым восхищением переводил взгляд с одного англичанина на другого, а затем на Роджерса, который держался скромно и нейтрально, как бы говоря: «Я свел вас, джентльмены, в качестве друга обеих сторон, а теперь уж вы решайте дело между собой. Я ничего не прошу и ни на что не рассчитываю, кроме скромной суммы, которая мне останется, когда я разочтусь с полковником Лэфемом».
Именно это выражал весь вид Роджерса; а один из англичан в это время говорил:
— Если вас смущает, что мы идем на риск, полковник Лэфем, то могу вас успокоить: убытки, если таковые будут, понесут люди, которым легко их снести — ассоциация богатых филантропов. Но мы уверены, что убытков не будет, — добавил он. — От вас требуется только одно — назвать цену, а мы сделаем все, чтобы вас удовлетворить.
В софизмах англичанина не было ничего, что так уж претило бы Лэфему. Они обращены были к тем, таившимся также и в Лэфеме, беспечным и словно бы невинным зачаткам беспринципности, считающей общественную собственность общей добычей, наградившей нас самой развращенной в мире местной властью, которая превращает самого жалкого избирателя, ухитрившегося занять должность, в негодяя, обходящегося с чужими деньгами с бесцеремонностью наследственного монарха. Лэфем встретил взгляд англичанина и едва удержался, чтобы не подмигнуть ему. Потом отвел глаза и постарался уяснить себе свое положение и свои желания. Но не смог. Он пришел сюда, чтобы разоблачить Роджерса и тем кончить дело. Он разоблачил Роджерса, но это не произвело никакого видимого впечатления, и пьеса еще только начиналась. Он насмешливо подумал, что она весьма отличается от пьес театральных. Он не мог молча встать и с презрением уйти, не мог сказать англичанам, что считает их парой негодяев и не желает иметь с ними никакого дела; не мог больше считать их невинными жертвами обмана. Он был в растерянности, и тут в разговор вступил тот из них, кто до тех пор молчал:
— Мы, конечно, торговаться не станем, несколькими фунтами больше или меньше. Если сумма полковника Лэфема окажется немного больше нашей, не сомневаюсь, он нас потом не обидит.
Лэфем понял этот тонкий намек так же ясно, как будто ему прямо сказали: если они заплатят ему больше, какая-то часть полученных им денег должна снова попасть в их руки. Он все еще был не в силах двинуться с места, ему даже казалось, что он не в силах вымолвить ни слова.
— Позвоните, мистер Роджерс, — сказал тот, кто говорил последним, взглянув на кнопки нумератора на стене над головой Роджерса, — и велите, пожалуй, принести чего-нибудь горячего. Охота пропустить стаканчик, как тут у вас говорится, да и полковнику Лэфему не вредно промочить горло.
Лэфем вскочил и стал застегивать пальто. Он с ужасом вспомнил обед у Кори, где он так опозорился, и если уж делать это дело, то трезвым…
— Я не могу дольше оставаться, — сказал он. — Мне пора.
— Но вы не дали нам никакого ответа, мистер Лэфем, — сказал первый англичанин, удачно имитируя исполненное достоинства удивление.
— Сейчас моим единственным ответом может быть только
— Но сколько? — спросил второй англичанин. — Нас самих поджимает. Мы надеялись получить ответ сразу. Так мы уговорились с мистером Роджерсом.
— Во всяком случае, до завтрашнего утра я ничего не могу вам сказать, — ответил Лэфем и вышел, по своему обыкновению не прощаясь. Он думал, что Роджерс попытается удержать его, но, когда остальные встали, Роджерс остался сидеть и не обратил внимания на его уход.
Он вышел на вечернюю улицу, весь дрожа от сильного искушения. Он отлично знал, что они подождут, охотно подождут и до утра и что все зависит от него. От этой мысли он застонал. Если прежде он надеялся, что какой-нибудь случай избавит его от необходимости принять решение, то теперь он уже не мог надеяться на такой случай ни сейчас, ни позже. Только он сам должен решиться или не решиться на это мошенничество — если это было мошенничество.
Всю дорогу он шел пешком, пропуская один омнибус за другим; на улице почти не осталось прохожих, и, когда он добрался до дому, было почти одиннадцать. Перед домом стоял экипаж, и, открыв дверь своим ключом, он услышал в гостиной голоса. Он подумал, что нежданно вернулась Айрин и что при ней ему почему-то будет труднее что-нибудь решить, потом — что это пришел Кори, чтобы под любым предлогом повидать Пенелопу; но, открыв дверь, увидел Роджерса и не очень удивился. Тот стоял спиной к камину, разговаривал с миссис Лэфем, и было видно, что он перед тем плакал; должно быть, плакал какими-то сухими слезами, ибо они оставили на его щеках блестящие следы. Он, как видно, не стеснялся их; во всяком случае, он встретил Лэфема с выражением человека, выступающего с последним отчаянным словом в свою защиту и вместе с тем в защиту человечности, если не справедливости.
— Я ожидал, — начал Роджерс, — застать вас уже дома…
— Нет, — прервал его Лэфем, — вы хотели оказаться здесь раньше меня и поплакаться перед миссис Лэфем.
— Я знал, что миссис Лэфем известно об этом деле, — сказал Роджерс более искренне, но не более добродетельно, ибо это было для него невозможно, — я хотел разъяснить ей одну подробность, которую не сообщил вам в гостинице и которую вам следует учесть. Я хочу, чтобы вы в этом деле немного посчитались и со мной; оно касается не вас одного. Я уже говорил миссис Лэфем и говорю вам, что это мой единственный шанс, что, если вы не пойдете мне навстречу, моя жена и дети окажутся в нищете.
— Мои тоже, — сказал Лэфем, — или очень близко к ней.
— Я хочу, чтобы вы дали мне этот шанс снова встать на ноги. Вы не имеете права лишать меня его, это не по-христиански. Я говорил миссис Лэфем перед вашим приходом, что в наших деловых отношениях мы должны поступать по Золотому Правилу. Я сказал ей, что, насколько себя знаю, на вашем месте я вошел бы в положение человека, который честно старался рассчитаться с вами и терпеливо сносил незаслуженные подозрения. Я сказал миссис Лэфем, что на вашем месте я подумал бы и о его семье.
— А вы сказали ей, что если я стакнусь с вами и с теми типами, то ограблю людей, которые им доверились?
— Не знаю, что вам до людей, которые их сюда послали. Это богачи, и они вынесут все, даже если дойдет до худшего. Но до худшего не дойдет, вы сами видите, что Дорога раздумала покупать вашу недвижимость. А у меня нет ни цента, и у меня больная жена. Ей нужны удобства, нужно и побаловать ее немного, а у нее нет даже самого необходимого, и вы приносите ее в жертву пустой фантазии. Во-первых, вы не знаете, намерена ли вообще Дорога что-нибудь у вас купить, а если намерена, то с колонией, которая появится на ее линии, она заключит сделку на совершенно иных условиях, чем с вами или со мной. Эти агенты ничего не боятся, их патроны — люди богатые, если и будут убытки, они разложатся на всех, ни один их даже и не почувствует.
Лэфем с тоской взглянул на жену, но увидел, что от нее помощи не будет. Трудно сказать, мучилась ли она сожалениями, видя, какую беду навлекла на мужа настойчивыми требованиями, чтобы он искупил свою
