будто кто-то намазал его кусок хлеба маслом и джемом.
— Откуда, черт возьми, мне знать, что ты нашел в подвале? — ответил сидевший за столом Кляйст, поднимая голову.
Но Смутный Генри не позволил ему сбить свой восторг.
— Идем, сам увидишь.
Он так бурно радовался, что Кляйсту стало интересно. Генри повел их в подвальный этаж палаццо, а там — по коридору, становившемуся чем дальше, тем темней, к маленькой двери, которую не без труда открыл. Через высокое створное окно в помещение за дверью проникало достаточно света.
— Я как-то разговорился с одним старым солдатом, — рассказывал на ходу Смутный Генри, — он мне рассказывал свои военные истории — кстати, весьма интересные — и между прочим упомянул, что пять лет назад участвовал в поисковой экспедиции в Коросте. Они там гонялись за Мужиками и наткнулись на боевой Джаггернаут Искупителей, который отстал от основного обоза. Возле Джаггернаута стояли всего два Искупителя, которым они велели убираться, а сам джаггернаут — конфисковали.
Генри подошел к чему-то, накрытому брезентом, и приподнял один край. Под брезентом лежала куча реликвий: священные виселицы разных размеров, сделанные из дерева и металла, статуэтки святой Сестры Повешенного Искупителя, почерневшие пальцы ног и рук всяких мучеников, хранившиеся в маленьких изящно украшенных шкатулках-реликвариях, а в одной лежал даже нос, по крайней мере, Смутный Генри решил, что это нос, хотя по прошествии семисот лет трудно было сказать наверняка. Была там правая рука святого Стефана Венгерского и даже отлично сохранившееся сердце.
Коолхаус взглянул на Смутного Генри:
— Что это все такое? Я не понимаю.
Смутный Генри взял в руки маленькую, заполненную на три четверти бутылочку и прочел наклейку:
— Это «священное масло, выступившее на поверхности гроба святой Вальбурги».
Кляйст начал терять терпение, к тому же вся эта куча реликвий будила в нем дурные воспоминания.
— Надеюсь, ты привел нас сюда не для того, чтобы показать этот хлам?
— Нет, — ответил Генри и перешел к куче размером поменьше, тоже накрытой брезентом, который он сдернул одним движением, как факир сдергивает шелковый платок, чтобы продемонстрировать кульминацию фокуса, — неделей раньше он видел такое представление в палаццо.
Кляйст засмеялся:
— А, это другое дело, по крайней мере, теперь и ты хоть на что-то сгодишься, — сказал он.
На полу, сваленные в кучу, лежали разнообразные — легкие и тяжелые — арбалеты. Смутный Генри поднял один из них, снабженный заводным механизмом с кремальерой.
— Смотри: лук-самострел. Не сомневаюсь, что с таким многое можно сделать. А это… — Он поднял маленький арбалет с прикрепленной к нему сверху коробочкой. — Это, я думаю, обойменный магазин. Я про такие слышал, но никогда не видел.
— Выглядит, как детская игрушка.
— Когда мне сделают стрелы — посмотрим. Ни при одном арбалете стрел нет. Матерацци, наверно, бросили их, потому что не знали, для чего они предназначены.
Саймон сделал несколько знаков пальцами Коолхаусу.
— Ему не нравится то, что ты сказал про Генри.
Кляйст посмотрел на него с недоумением:
— А что я про него сказал?
— Мол, теперь и он «хоть на что-то сгодится». Саймон хочет, чтобы ты извинился перед Генри, иначе он тебе заедет сапогом прямо в дупу.
Ничего удивительного, что Саймону была недоступна манера, в какой мальчики общались друг с другом. До встречи с ними он сталкивался лишь с прямыми оскорблениями или откровенным заискиванием. Глядя в глаза Саймону, Кляйст заговорил. Пальцы Коолхауса забегали синхронно его словам:
— Смутный Генри — это тот, кого Матерацци называют… — Он забыл нужное слово и долго искал его. — Чекино.[4] Профессиональный убийца. И пользуется он всегда только арбалетом.
Лишь два часа спустя Кейл появился в караульном помещении, и новость об арбалетах сразу же повергла его в дурное расположение духа.
— Ты сказал Саймону и Коолхаусу, чтобы они об этом не распространялись?
— Почему это мы не должны об этом распространяться? — удивился Кляйст.
— Потому что, — сильно раздражаясь, ответил Кейл, — я не вижу ни одной веской причины, по которой кто-либо должен знать, что Генри — снайпер.
— А не веские причины есть?
— То, чего они не знают, не может причинить нам вреда. Чем меньше им о нас известно, тем лучше.
— Это, конечно, очень ценный совет от человека, устроившего такое побоище в саду.
— Послушай, Кейл, как я могу вынести арбалеты из подвала и как-то ими воспользоваться так, чтобы никто об этом не узнал? — сказал Генри. — Кроме того, мне нужно кому-то заказать стрелы для них и потренироваться.
Впрочем, в любом случае было уже поздно. Два дня спустя всех троих вызвали к капитану Альбину. Выглядел он не в последнюю очередь удивленным.
— Генри, ты ведь не похож на убийцу.
— А я и не убийца, я — снайпер.
— Йонатан Коолхаус говорит, что ты был чекино.
— Меньше слушайте Коолхауса.
— Значит, ты снайпер, который не убивает людей? Тогда чем же ты занимаешься?
Генри был обижен, но на удочку не попался, тем не менее все кончилось тем, что ему велели продемонстрировать свое искусство.
— Я слышал об этой штуковине, но хотелось бы увидеть ее в действии, — сказал Альбин.
— Там не одна штуковина, их там шесть.
— Отлично, шесть. Поле Грез подойдет?
— Какая у него протяженность?
— Ярдов триста или около того.
— Нет.
— А сколько же тебе надо?
— Около шестисот.
Альбин рассмеялся:
— Ты хочешь сказать, что можешь этими штуками поразить цель на расстоянии шестисот ярдов?
— Только одной из них.
Альбин посмотрел на него с недоверием:
— Думаю, мы можем перекрыть западную оконечность Королевского парка. Через пять дней, идет?
— Через восемь. Нужно, чтобы мне изготовили стрелы, и на всех арбалетах надо перетянуть тетиву.
— Очень хорошо, — Альбин перевел взгляд на Кляйста: — Коолхаус сказал мне, что ты хороший лучник.
— У этого Коолхауса слишком большое хлебало.
— Независимо от размера его хлебала, это правда?
— Лучший, чем вы когда-либо видели.
— Тогда тебе тоже придется продемонстрировать свое искусство. А как насчет тебя, Кейл? Есть ли у тебя еще какой-нибудь кролик в шляпе?
