Даос роздал плоды присутствовавшим, и вскоре все груши были съедены. Тогда он срубил дерево своей маленькой мотыгой и, помахав толпе рукой, безмятежно отбыл, волоча дерево за собою.

Вместе с зеваками, широко раскрыв рот, наблюдал за всем этим и жадный крестьянин. Когда же он оглянулся на свои груши — обнаружил, что они исчезли. Стряхнув с себя остатки даосских чар, он понял, что произошло. Теперь он увидел и то, что часть одной оглобли его повозки — как раз такой же толщины, как ствол «грушёвого дерева» даоса — была отрублена и тоже пропала.

После долгих упорных поисков крестьянин нашёл кусок своей оглобли прислонённым к стене, где его и оставил даос. Что касается самого даоса, то больше его никто не видел. Толпа же просто рыдала от смеха, оценив его поучительную шутку.

— Пришёл кто-то ещё? Ох…

— Так это ты — новый телохранитель Пятачка. Ну-ну.

— У тебя какие-то проблемы, приятель?

— Нет, никаких.

— Лады. Будь я на твоём месте, парень, у меня вообще не было бы никаких заморочек.

— Ну конечно. Ты ведь и так всё знаешь. Например, то, как легко выдернуть у кого-нибудь из-под ног свободный коврик — вроде того, на котором ты стоишь.

— Ты это о чём?

— Да так, ни о чём. Просто чувствуй себя как дома.

— Без проблем.

Чтоб понять, почему даосы помогали Слабым и Униженным, необходимо познакомиться с отношением даосов к силе и могуществу, начиная от Сил Вселенной и до низших уровней. Как и по многим другим вопросам, и здесь точка зрения даосов исторически оказалась более или менее противоположной конфуцианской.

Конфуцианская концепция Силы Неба, при всей её размытости и неопределенности, содержала некоторое подобие ближневосточного, ветхозаветного Бога. Конфуцианцы называли его T'ien — «Небом», «Небесами», или «Высшим Правителем». T'ien воспринимался как мужское, иногда очень гневное и жестокое начало. Его требовалось задабривать жертвоприношениями и исполнением ритуалов. Он распределял чины и посты и наделял властью. Это он наделил верховною властью императора Поднебесной, Сына Неба. От него суверенная власть распространяется вниз и вширь: от высших чиновников — до низших, от правящих кланов — до семейств простолюдья. В своих появлениях T'ien представал как нечто сияюще-ослепительное (отсюда яркие цвета, присущие нарядам и утвари императорской семьи и членов влиятельных кланов). Зажиточность и финансовое благополучие воспринимались как награда (отсюда конфуцианское уравнивание материального благополучия с внутренним совершенством). Словом, субстанция эта оказывалась определённо устрашающей — чем-то, чего стоило скорее бояться, чем любить (отсюда требование беспрекословного повиновения высшим и старшим и отсутствие слов типа «сострадание» в конфуцианском словаре). Таким был образ Небесного Властителя или Силы Неба, представляемый конфуцианцами простым людям. На бытовом уровне это проявлялось в жестоком обращении суда с истцами, свидетелями и обвиняемыми, ни один из которых не имел права на законного юридического консультанта или защитника: все должны были стоять на коленях на твёрдом полу (иногда в цепях) перед судьёй, который, как представитель императора в местном органе власти, имел право получать доказательство или признание вины под пыткой — а поскольку согласно китайскому законодательству никакой преступник не мог быть осуждён без его собственного признания, пытка была повседневной нормой (отсюда и пошло развитие китайских пыток). После столетий такого вида устрашений большинство китайцев были склонны избегать, насколько возможно, сотрудничества с официальными правительственными органами. К сожалению, это Нежелание Открытого Участия позволило одному тирану за другим — включая нынешнюю тоталитарную бюрократии — захватывать и удерживать контроль над целой великой нацией.

В отличие от конфуцианцев, даосы воспринимали Силу Неба как сочетание женского и мужского, что символизируется и даосским символом Высшего Предела Тай-цзи — кругом, разделенным изогнутой линией на светлую и темную, или мужскую и женскую, половины. Однако проявления в естественном мире Силы Неба — того, что Лао-цзы называл «Матерью Десяти Тысяч Вещей» — всегда воспринимались даосами главным образом как действие начала женского или женственного. Нежное, подобно струящейся воде. Скромное и щедрое, подобно плодородной долине, вскармливающей всех, кто обращается к ней за помощью. Скрытое, утончённое и загадочное, подобно пейзажу, мелькнувшему в тумане. Оно не занимает постов, не наделяет никакой властью. На него нельзя повлиять или задобрить его жертвами и ритуалами. В осуществлении правосудия, как и во всех иных делах, оно работает легкими касаниями, незримо и неслышно. Как выразился Лао-цзы, «Небесный невод широк и редок, но ничего не упустит». Избегая самовлюблённости и высокомерия, оно доверяет свои самые глубокие тайны не высоким правительственным чиновникам, напыщенным ученым или богатым землевладельцам, а неимущим монахам, малым детям, животным и «глупцам». Если же можно назвать его хоть сколь-нибудь пристрастным, то неизменно — в пользу скромных, слабых, маленьких.

И это возвращает нас к Пятачку.

Как очевидно каждому, есть масса неудобств быть Очень Маленьким Зверьком. И одно из этих неудобств в том, что звери покрупнее будут пытаться воспользоваться своим преимуществом перед вами. Например, давайте вспомним известный План Кролика о Похищении Крошки Ру.

Фактически, как только Kенга и Ру прибыли в Лес, Кролик решил, что они должны уехать. Мы не знаем, почему — просто Кролики, вроде нашего, временами таковы. В общем, так или иначе, план Кролика впутывал в это дело — что в терминологии Кролика как раз и означало «воспользоваться преимуществом» — Пятачка и Пуха.

Идея состояла в том, что Пух отвлечёт Кенгу разговором, ну, скажем, своими стихами (которые способны отвлечь любого). И — Ух!

— Пух, тебя не звали.

— Да ну? — удивился Пух. — А мне показалось, то есть я ясно слышал, что звали.

И пока внимание Кенги будет отвлечено, Кролик собирался подсунуть ей в кармашек Пятачка — сказав, что это Ру — а потом убежать с самим Ру. Позже, когда Кенга обнаружит, что Ру куда-то делся… Тогда Кролик, Пух и Пятачок — все втроём, вы только представьте себе! — хором и очень громко сказали бы «АГА!». Как пояснил Кролик, это громкое «АГА!» означало бы, что они похитили Ру и отдадут его назад, только если Кенга пообещает уйти из Лесу и никогда сюда не возвращаться. Кенга поймёт всё сразу, сказал Кролик, как только он, Пух и Пятачок (втроём, хором, представьте себе!) скажут «АГА!» Но всё пошло наперекосяк — как обычно и идут все Умные Планы Кролика — потому что, во-первых, Кенги вообще думают и реагируют совсем не так, как Кролики, а во-вторых, хорошего громкого хорового «АГА!», чтоб её испугать, не вышло.

Первая часть плана прошла достаточно гладко. Они наткнулись на Кенгу и Ру в лесу. Пух отвлекал Кенгу, Пятачок вскочил в кармашек Кенги, а Кролик убежал с Ру. Не подозревающая ни о чём Кенга ускакала домой с (бумс, бумс) Пятачком (бумс, бумс, бумс) в кармашке. Пух отстал, упражняясь (тумбс) в Кенга-прыгах (хряпс). Неприятности начались, когда Кенга уже добралась домой:

— А теперь, милый Ру, — сказала она, вынимая из своего кармашка Пятачка, — пора спать.

— Ага! — сказал Пятачок, как только смог после всей этой Ужасной Скачки. Но это было не очень хорошее «Ага!», и Кенга, похоже, не поняла, что оно означает.

— Сначала — ванна, — весело отозвалась она.

— Ага! — повторил Пятачок, оглядываясь с тревогой в поисках остальных.

Но остальных почему-то не было…

— Я не знаю, — задумчиво сказала Кенга, — может, холодная ванна в такой вечер и не совсем то, что надо. Но Ру, мой дорогой, ты ведь не возражаешь?

Неизвестно возразил бы или нет Ру, а Пятачок благоразумно промолчал.

Наконец Холодная Ванна была закончена…

— Теперь, — сказал Кенга, — примем лекарство и — в постельку.

— Ка-ка-какое лекарство? — уточнил Поросенок.

— Чтобы ты, мой хороший, стал большим и сильным. Ты же не хочешь остаться таким маленьким и слабым, как Пятачок, правда? Итак!…

Вы читаете ДЭ Пятачка
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату