ежедневно всплывали в одном из четырех тысяч каналов, озер и прудов вокруг города Майами. И это не упоминая тех, которые вдруг всплывали рядом с рыбаками на реке Майами или пугали серфингистов на побережье Атлантики. Эти Мэнни никогда не беспокоили, только если не приходилось сталкиваться с трупом ребенка, потому что он очень не любил, когда жертвой становился ребенок, — на них всегда было тяжело смотреть. Нет, действовали на него не трупы, а вскрытия, сама цель существования судебно-медицинской экспертизы.
Вскрытия являлись частью его работы, и, как ведущему детективу, во время расследования убийств ему регулярно приходилось на них присутствовать — выяснять, какая именно из тринадцати пуль, вошедших жертве в спину, стала причиной смерти, или какая ножевая рана оказалась роковой, произошло убийство или самоубийство. Поэтому Мэнни за свою жизнь видел немало вскрытий, ему и в дальнейшем предстояло смотреть на них, поскольку в отставку он не собирался. Но сам акт вскрытия, сама процедура... Именно ее он и ненавидел. Огромные холодильники, жуткий холод выложенного белой плиткой помещения, стальные каталки, яркие лампы, весы для взвешивания органов, жужжание пилы, треск щипцов, черные нитки, которые использовали патологоанатомы для зашивания тел после окончания работы. Во время вскрытия мертвые больше не были жертвами; они считались трупами — образцами для изучения группой странных типов, которым нравилось резать мертвых людей, которые сделали это своей профессией. Мертвые тела лежали обнаженными в холодной белой комнате, на стальных каталках, открытыми для всех — от студентов-медиков до полицейских и санитаров с уборщиками. Это казалось Мэнни ненормальным, и он ненавидел все связанное с судебно-медицинской экспертизой. И он считал, что у судебных медиков не все в порядке с головой. Почему кто-то добровольно занимается такой жуткой работой? Конечно, то же самое можно сказать и про тех, кто расследует убийства. Может, причина такого отношения Мэнни заключалась в том, что он представлял, как сам когда-нибудь будет лежать на такой стальной каталке, обнаженный и замороженный, у него за ухом будет жужжать пила, а какой-нибудь судебный медик вместе со студентом станут посмеиваться над величиной его члена и количеством жира на животе.
Сегодня им с Домиником предстояло встретиться с доктором Нейлсоном и задать несколько вопросов о вчерашнем вскрытии тела Анны Прадо. Тем не менее сама мысль о визите в это здание вызывала неприятные ощущения. Ведь Мэнни знал, что именно происходит в эти минуты в подвале, пока они разговаривают за кофе с печеньем. Сердцебиение учащалось. И Мэнни определенно не хотел, чтобы Джо Нейлсон работал над его телом, когда он рухнет от сердечного приступа на этот холодный, выложенный белыми плитками пол.
Мэнни обернулся к открытой дверце машины и бросил взгляд на Доминика, в котором читалось: «Держись, amigo».
— У меня от Нейлсона бегают мурашки по всему телу. — Медведь нервничал и докуривал сигарету.
— У тебя от каждого судебного медика мурашки бегают, Мэнни.
— Ну да... — Он снова посмотрел на Доминика, который все еще держал трубку в руке и терпеливо ждал, когда Мэнни исчезнет. — Понял. Все понял. Знаешь, давай ты позвонишь, а я буду ждать тебя у входной двери. На улице.
— Не ожидал, что такой большой и плохой мальчик, детектив, как ты, Медведь, окажется трусом. Ладно, встретимся у входа.
Мэнни отошел. Доминик снова попытался связаться с кабинетом Си-Джей, надеясь услышать ее голос в трубке, но прозвучал автоответчик. Он оставил короткое сообщение: «Привет, это Доминик. Мы с Мэнни в бюро судебно-медицинской экспертизы. Я отправлял тебе сообщение, но, вероятно, ты не взяла с собой пейджер. Думал, ты хотела встретиться с Нейлсоном. Позвони мне на мобильный, когда получишь это сообщение. Три-ноль-пять-семь-семь-шесть-три-восемь-восемь-два».
Доминик мгновение держал телефон в руке и смотрел в окно на растрепанного старика на водительском сиденье катафалка. Старик ел бутерброд и пил или колу, или пиво, спрятав банку в коричневом бумажном пакете. Если учесть, где старик работал, то скорее всего это было пиво.
Доминик все больше и больше беспокоился о Си-Джей. Утром он оставил сообщение Марисол — сказал, что на полвторого назначена встреча с Нейлсоном. Он знал: в тот момент Си-Джей в кабинете не было. Но когда она не перезвонила, чтобы подтвердить свой приход, Доминик пару раз отправлял ей сообщения на пейджер и все равно не получил ответа. Это было не похоже на Си-Джей. По крайней мере до вчерашнего дня он сказал бы, что это на нее не похоже. Определенно с ней что-то происходило, и началось это во время слушания по делу Бантлинга, хотя Си-Джей все отрицала. Доминик видел страх в ее глазах, видел, как она вся напряглась в зале суда, как побелела словно призрак. И нечто подобное повторилось вчера вечером: когда они снова заговорили о Бантлинге, Си-Джей опять изменилась в лице и поспешила расстаться с Домиником. Он мог со всей определенностью утверждать: Си-Джей Таунсенд, государственный обвинитель, имевшая репутацию «железной леди», напугана до смерти. Но что могло ее так напугать? И какое отношение это имеет к Уильяму Руперту Бантлингу?
Доминик все еще пытался разобраться со своими чувствами. Увидев Си-Джей испуганной, обеспокоенной и уязвимой в зале суда, он внезапно почувствовал импульс, необходимость защитить ее. Обнимать и оберегать. Это было очень странно. Доминик думал, что на него это не похоже. Конечно, они флиртовали последние несколько месяцев и она ему нравилась. А что еще важнее, Доминик уважал Си- Джей. Ему импонировали ее энергия и решительность, независимость, готовность сражаться с системой, в которой столько несовершенства. Она всегда фанатично отстаивала интересы пострадавших, отлично вела дела и не отступала, когда ей требовалось что-то доказать двенадцати присяжным. Доминик с удовольствием наблюдал за тем, как она аргументированно подводит итог или оспаривает запутанный вопрос, выступая порой против самых лучших в Майами адвокатов-мужчин, очень эгоистичных и самовлюбленных, и выигрывает.
За последние несколько месяцев он понял, что у них много общего, помимо работы. Она стала нравиться ему как человек, как женщина. Доминик не мог этого отрицать. Он думал, не пригласить ли ее поужинать или в кино, но последние десять месяцев дело Купидона вынуждало его работать по шестнадцать часов семь дней в неделю, и оказалось, что у него совсем нет времени. О, он никогда не думал о других причинах. О том, о чем говорили полицейские психологи пять лет назад, когда умерла Натали. Они несли всякую чушь о том, что ему надо с этим смириться. Но прошлой ночью он не думал об этих причинах, поддался своему желанию увидеть Си-Джей. Теперь он жалел, что сделал это. Может, он отпугнул ее своим поцелуем.
Мужчина в катафалке доел бутерброд и, вероятно, понял, что раз Доминик припарковался на стоянке «Только для машин полиции», то он полицейский, и коричневый пакет исчез из виду.
Доминик выбрался из машины и пошел по цементным ступенькам к главному входу. На улице под навесом стояла девушка, которую он узнал — она работала секретарем, а в эти минуты курила и болтала с одним из следователей бюро судебно-медицинской экспертизы. Мужчина был в два раза старше девушки. Доминик знал его, раньше он работал в округе Майами-Дейд и перевелся в бюро судебно-медицинской экспертизы, чтобы получить более высокую пенсию. Мужчина с девушкой слишком веселились, чтобы обсуждать какое-то дело, поэтому Доминик прошел мимо и не потрудился поздороваться. Он огляделся. Мэнни нигде не было видно. Или он струсил и прячется в кустах у пандуса для инвалидных колясок, поджидая Доминика, или его все-таки затащил внутрь старший судебный медик Джо Нейлсон. Приблизившись к стеклянным входным дверям, Доминик понял, что произошло последнее.
Джо Нейлсон прижал Мэнни к бирюзовому дивану с темно-бордовыми подушками, стоящему в холле с 70-х годов прошлого века, и Мэнни не мог убежать. Нейлсон облачился в зеленый хирургический костюм, волосы прикрывал одноразовый зеленый колпак. Доминик видел, что он говорит возбужденно и размахивает перед Мэнни руками. Судя по состоянию его одежды, было очевидно: доктор только что вернулся в мир живых из подвала. К счастью, он не забыл снять резиновые перчатки перед тем, как подняться наверх и подать руку детективу Мэнни Альваресу, который к этому времени уже побледнел, и ему требовались или сигарета, или пакет вроде тех, что дают в самолетах.
Доминик зашел в здание и попытался начать спасательную операцию. Он протянул руку и широко улыбнулся:
— Добрый день, доктор Нейлсон. Надеюсь, я не заставил вас долго ждать. Мне просто требовалось позвонить.
Доктор Нейлсон пошел навстречу Доминику, оставив Мэнни, который теперь смог отойти от дивана, где
