блондинками справлялась.
— У меня просто кончился крем от солнца, — объясняет та.
— А ты, часом, не в тропики, не на форум южнотихоокеанских стран ездила? Надо было мне с тобой поехать, убедиться.
Отчего руки Эда, обвившие ее, так теплы? Из-за окружающего холода или ей действительно его не хватало?
— А я бы тебе не разрешила, — шепчет Сьюзи.
Из подвала доносится лязганье металла о металл.
— Что там?
— Кен Хелм, — поясняет она. — Топка гробанулась.
Ей очень не хочется признаться себе; в том, что она действительно скучала по Эду, и Сьюзи злится. Нет, совсем не так желала бы она вести свою жизнь: с томлением при разлуках и в полной уверенности, что они заберутся в постель, как только за Кеном закроется дверь, хоть нужно еще настрочить целых четыре «курортные» статьи. Завтра же пойдет в библиотеку и отыщет там какой-нибудь путеводитель, нечто вроде «Отдых во Флориде», поскольку, откровенно говоря, она куда больше разузнавала о прошлом Холлиса, чем вникала в сравнительные характеристики тамошних ресторанов, парков и мотелей.
— Так вот, самое интересное, — продолжает взахлеб рассказывать она Эду за поеданием пиццы, — что все — представь себе! — абсолютно все избегали упоминания о нем. Его адвокат наотрез отказался со мной встретиться. Я ходила в район его многоэтажек в Орландо (он там совладелец), и никто не захотел говорить со мной. Даже вахтер. Пошла на его ипподром в Форт-Лодердейл — та же история: все словно воды в рот набрали. Словно он вообще не существует, хотя, поверь мне на слово, недвижимости у него там — не перечесть.
— Стало быть, результатов — ноль? — спрашивает Эд, уплетая второй кусок пиццы и не отрывая глаз от Сьюзи.
— Не совсем. Я отыскала-таки одного парня, — тут она смеется, увидев выражение лица Эда. — Не ревнуй, тому «парню было лет семьдесят: бывший наездник, все еще таскает воду и овес ипподромным лошадям. Так вот, я оплатила ему выпивку в баре и осторожно завела речь о Холлисе. А он в ответ: «А, мистер Смерть…»
— Что-о?
— Сама не понимаю. Еще он сказал, что Холлис делал свои деньги у богачей и к тому времени, как закончил, сам стал не беднее их.
— Как ты сказала? — перестав жевать, переспрашивает Эд. — Тотализатор, скачки и темные субъекты с миллионами в карманах? Я правильно понимаю?
— Именно. Думаешь, незаконные ставки?
— Сьюзи, — медленно, с расстановкой произносит Эд, — не ходи дальше этой дорожкой.
Сьюзи щурится. Похоже, она взяла-таки верный след. Пронеслась волна теплого воздуха, и внизу загудела топка.
— Никогда, слышишь, — говорит она с напором, — никогда мне так не говори. Я серьезно.
— Ладно, если хочешь, я скажу тебе, что думаю. В суде это называют мошенничеством со страховкой.
— Ну вот, — кричит Кен Хелм из подвала, — теперь работает!
— Бывали такие случаи на ипподроме «Олимпия». Представь себе: лошадь, купленная за бешеные деньги, вдруг перестала брать призы. Тогда самое рентабельное дело — несчастный случай. Желательно с летальным исходом. И ты получаешь кругленькую сумму страхового платежа.
— Есть! — ликует Сьюзи. — Я взяла его!
Эд качает головой.
— Ты ничего не сможешь доказать. Участие Холлиса в чем-либо подобном было так давно, что на сегодня нет никаких записей — подчищены даже в гроссбухах тех самых одураченных страховых компаний, и каждый, с кем ты встретишься по этому поводу, внезапно заболеет кратковременной потерей памяти.
— Так что теперь, мне все забыть? После того, что он творил?
— Некоторым и не такое сходит с рук.
В тоне Эда Милтона чувствуется горечь.
— Но кто-то должен заставить его расплатиться за все, что он сделал, — произносит Кен Хелм.
Он поднялся наверх, грязный с головы до ног от возни с топкой в подвале; на стенке, к которой он сейчас прислонился, останется налет черной пыли.
— Привет, шеф, — говорит Кен Эду. — Я, как мог, топку починил, — обращается он к Сюзанне, — Однако со временем без новой вам не обойтись.
Она провожает его до двери.
— Будете продолжать искать что-нибудь на Холлиса? — спрашивает Кен перед уходом.
— Не знаю, не знаю. Может, и опущу руки.
Нет у нее духу сказать ему, что суд, которого она желает, — не обязательно земной. Как в Евангелии от Матфея (единственное, что она из всей Библии помнит): «Милосердия хочу я, а не жертвы».
Вечер. Сьюзи распаковывает чемодан и слышит, как Эд пустил воду в душе. Бог весть отчего, звук льющейся воды успокаивает ее, дает надежду. Да уж, она всех в Дженкинтауне удивит, включая и себя саму, выйдя замуж за этого Парня. Супружество, в конце концов, это доверие, без которого не сделать шаг в неведомое. «Мы будем вместе… Мы — одно, с сего дня и до скончания века…»
Билл Джастис тоже сейчас размышляет об этом, сидя на кухне с включенной на ночь лампой. Супружество… Что это? Взаимовыгодный договор? Обещание преданнейшей любви? Соглашение, заключенное с другом или даже с врагом, а чаще всего — с абсолютно неизвестным тебе человеком, которого, как тебе кажется, ты знаешь полностью? И можно ли любить двух одновременно? Судья ломает голову над этим вот уже три десятка лет, а ответа как не было, так и нет. По-разному люди понимают суть любви, а Билл Джастис слишком стар и утомлен, чтобы надеяться на прояснение этого вопроса.
И все равно он думает сейчас о Джудит Дейл, как и всегда в столь поздний час, когда большинство горожан уже давно в постели. Люби он ее — разве позволил бы жить так, как она жила? Вечно в ожидании, выгадает ли он время для нее, без надежды завести ребенка. Но он действительно любил ее — вот в чем штука — и до сих пор любит. С этим чувством Билл Джастис часто садится в свой седан и едет, едет, едет — выплакаться наедине. О, как бы он хотел открыться Луизе — бесценному другу на протяжении всех этих лет! Судья, надев пальто, с ключами от машины идет к черному ходу. На кухню входит Луиза.
— Вот, пришло сегодня утром, — подает она адресованный Гвен пухлый конверт.
— Авиабилет? — догадывается Судья.
Луиза кивает.
— Надеюсь, да. Почему бы тебе не завести его по пути на кладбище?
Судья смущен. Она действительно произнесла эти слова или ему почудилось?
Луиза разглаживает на спине складки на пальто. Она готова отойти ко сну, волосы уложены, лицо вымыто. Она — словно девушка, на которой он женился десятилетия назад.
— Луиза, — произносит он.
— Ничего, я подожду тебя.
Она боится, что Билл Джастис после всего, что было, вдруг станет просить прощения. Луиза просто хочет, чтобы он понял: она все знает. Вот и все.
— Я приготовлю нам чай.
Подъезжая к ферме, Судья размышляет о том, что его, немало повидавшего на своем веку, люди по- прежнему продолжают поражать. На 22-м шоссе — почти пусто. Небо без луны. Судья выходит из машины и идет к дому. Теперь он человек, который много осознал. Например, разницу между свободой и ее злоупотреблением. И то, что лишь глупец по недомыслию решается испытывать судьбу.
Дверь открыла Гвен. На ней тяжелый, плотный свитер, волосы растрепаны, сонные глаза. Холлис с Марч наверху, девушка варит кофе Хэнку, который завершает выпускную работу об Аароне Дженкинсе (должно быть, всю ночь над ней коптел; завтра сдавать).
— Я не просила вас приезжать, — говорит напрямик Гвен, увидев на пороге Билла Джастиса. Она шагает за порог, держа дверь полузакрытой.
