Утром, когда они уедут, Джиллиан помашет им вслед, пока они не скроются за поворотом, а потом, уверена Кайли, тоже уедет — к Бену. Они к тому времени будут катить в Массачусетс, подпевая, как всегда, мелодиям, которые передают по радио. Как будут проходить их летние каникулы, заранее известно без вопросов, — тогда откуда вдруг у Кайли это предчувствие, что им, быть может, не суждено даже чемоданы вынести к машине?
Шагая с Гидеоном на спортплощадку в этот жаркий, ясный день, Кайли силится вообразить их отъезд к тетушкам, и не может. Обычно ей не составляет труда нарисовать себе поездку на каникулы во всех подробностях, от сборов в дорогу до уютных посиделок на крылечке у тетушек в дождливую погоду, — сегодня же ее попытки представить мысленно эту неделю в Массачусетсе кончаются ничем. Мало того: озираясь на свой дом, Кайли испытывает и вовсе непонятное чувство. Будто, неведомо как и почему, дом этот потерян для нее и озирается она лишь на воспоминание, на место, где жила однажды и которое никогда не забудет, но куда возврата для нее больше нет.
Кайли спотыкается о выбоину в тротуаре, и Гидеон машинально поддерживает ее, чтобы не упала.
— Ты как, нормально? — спрашивает он.
Кайли думает о своей матери, которая занята сейчас стряпней на кухне, — черные волосы подвязаны так, что и не скажешь, какие они густые и красивые. Думает о тех ночах, когда лежала с температурой, а мать сидела рядом в темноте, готовая дать ей попить водички, приложить ко лбу прохладную ладонь. Вспоминает, сколько раз запиралась в ванной комнате, страдая, что выросла такой долговязой, и мать терпеливо уговаривала ее из-за закрытой двери, не позволяя себе никаких упреков за глупое и не серьезное поведение. А главное, вспоминает тот день, когда Антонию в парке толкнули на землю и белые лебеди, потревоженные возней на берегу, расправили крылья и полетели прямо на Кайли. Ей запомнилось, с каким выражением лица Салли бежала по траве, размахивая руками и крича с такой яростью, что лебеди не осмелились подступиться ближе. Они поднялись и пролетели над прудом, так низко, что от их крыльев по воде шла рябь, и после уже не возвращались — ни разу, никогда.
Если Кайли теперь пойдет дальше по затененной деревьями улице, того, что было до сих пор, больше не будет. Чутье подсказывает ей это безошибочно. Она шагнет через выбоину в асфальте навстречу своему будущему, откуда нет дороги назад. Чистое небо над головой выцвело от зноя. Народ в основном попрятался по домам, включив на полную мощность кондиционер или вентилятор. Кайли знает, какая жарища сейчас на кухне, где ее мать готовит праздничный обед в честь отъезда. Овощную запеканку, салат из стручковой фасоли с миндалем и на десерт — сладкую ватрушку с вишнями; всё — домашнего приготовления. Антония пригласила на прощальную трапезу сердечного дружка Скотта, поскольку им пред стоит разлука на целую неделю; Бен Фрай тоже будет, а Кайли, вполне возможно, позовет и Гидеона. Мысли об этом навевают на Кайли грусть — не картина обеда, а образ матери, стоящей у плиты. Читая кулинарный рецепт, ее мама всегда морщит губы; перечитывает дважды вслух, чтобы ничего не упустить. Чем грустнее становится Кайли, тем более крепнет в ней уверенность, что нельзя поворачивать назад. Она все лето ждала, когда придет к ней это ощущение, и больше не будет ждать ни секунды, кого бы ей ни пришлось при этом оставить позади.
— Айда наперегонки! — бросает Кайли и срывается с места; когда Гидеон, опомнясь, устремляется вдогонку, она уже добегает до конца квартала. Кайли исключительно быстронога, всегда этим отличалась, а сейчас и вовсе такое впечатление, будто она летит, не касаясь земли. Гидеон, поспевая следом, сомневается, что сможет ее догнать, но, разумеется, догонит, хотя бы потому, что на дальнем конце спортплощадки, в густой тени раскидистых кленов, Кайли повалится на траву.
Для Кайли эти деревья — обычная и знакомая часть пейзажа, но тот, кто привык к пустыне, к свободному обзору на много миль, поверх гигантских цереусов, сквозь лиловатые сумерки, — тот может с легкостью принять эти клены за мираж, встающий в знойном мареве над зеленым полем из жирной, черной земли. Город Тусон, штат Аризона, славится грозами, если верить старожилам, как ни один город на свете; если ты вырос на краю пустыни, то можешь по местонахождению молний без труда определить, с какой скоростью приближается гроза, сколько у тебя времени, чтобы свистнуть домой собаку, проверить, заперта ли в стойле лошадь, и самому успеть под надежный кров с хорошим громоотводом.
Молния, как и любовь, неподвластна логике. Никто не застрахован от несчастного случая — так всегда было, и так будет. Гэри Халлету лично знакомы два человека, которых ударило молнией, но не насмерть, и потому он слышал историю об этом из первых уст — об этих двух и думает он, ведя машину в час пик по скоростной лонг-айлендской автостраде и после, колеся в поисках правильной дороги по лабиринту пригородных улиц, когда, свернув с Развилки не в том месте, проезжает мимо спортплощадки. С одним из двух пострадавших Гэри учился вместе в школе; случилось это с парнем в семнадцать лет и поломало ему всю жизнь. Он тогда выглянул наружу из дома и очнулся уже лежа навзничь на дорожке, уставясь прямо в густо-синее небо. Шаровая молния прошила его насквозь, оставив с руками, обугленными, как бифштексы на вертеле. В ушах стоял лязг и стук, словно кто-то болтал рядом связкой ключей или выбивал дробь на барабане, — он лишь спустя немного сообразил, что это так сильно трясет его самого, а стучат его кости, ударяясь об асфальт.
Кончил школу этот молодой человек в тот же год, что и Гэри, но только благодаря тому, что учителя из сострадания сделали ему послабление на экзаменах. До этого происшествия он классно играл в бейсбол и надеялся попасть в команду малой лиги, но теперь, с никудышными нервами, это для него исключалось. Он был не способен выйти играть на бейсбольное поле. Слишком открытое пространство. Слишком велик риск, что он окажется для молнии самым высоким ориентиром, если ей вздумается ударить еще раз. На этом все для него и завершилось — он кончил тем, что устроился на работу в кинотеатр: продавал билеты, выметал после сеанса воздушную кукурузу из зала и отвечал отказом, если посетителю вздумается потребовать деньги назад, потому что не понравилась картина.
Второй пострадавший пережил еще большее потрясение; от удара молнии все полностью переменилось в его судьбе. Его сбило с ног, подняло в воздух, закружило и опустило вновь на землю совсем другим человеком. Этот второй, по прозвищу Санни, то есть «сынок», приходился Гэри родным дедом, и о том, как был «ужален белой змеей», выражаясь его словами, рассказывал потом каждый божий день, покуда не скончался два года назад в возрасте девяноста трех лет. Однажды, задолго до того, как у него поселился Гэри, Санни сидел во дворе под тополями в таком серьезном подпитии, что и не заметил, как налетела гроза. Находиться в подпитии было для него в ту пору естественным состоянием. Он затруднился бы припомнить, что значит быть трезвым, и уже на одном этом основании делал вывод, что разумнее всего будет и дальше избегать трезвости — хотя бы пока его не положат в гроб. Тогда, возможно, он согласится подумать о воздержании, но только лежа на такой глубине под землей, откуда уже не выберешься на поверхность с целью направить свои стопы в ближайшую винную лавку.
— Сижу это я тихо-мирно, — рассказывал он Гэри, — никому не мешаю, и вдруг небо как обвалится на меня, да как вдарит!
Его «вдарило», закинуло в облака, и в какое-то мгновение было похоже, что ему никогда уже не вер нуться на землю. Его садануло током такого напряжения, что вся одежда на нем сгорела дотла, и не хвати ему присутствия духа бултыхнуться в зеленый от тины прудик, где он держал пару любимых уток, он бы и сам сгорел заживо. Брови у него после этого так и не отросли, и надобность бриться отпала начисто, зато с этого дня он больше в рот не брал спиртного. Хотя бы стаканчик виски пропустил! Хотя бы выцедил полкружечки ледяного пива! Нет, Санни Халлет упрямо придерживался одного лишь кофе, черного, крепкого, в количестве не меньше двух кофейников в день, и потому, когда родители Гэри не могли больше заботиться о сыне, оказался готов, согласен и способен забрать мальчика к себе.
Родители Гэри были полны благих намерений, но были также молоды, опрометчивы и не чужды возлияний; оба сами приблизили свою безвременную кончину. Мать Гэри год как схоронили, когда пришло известие о смерти его отца, и в тот же самый день Санни пришел в здание окружного суда и заявил секретарю, что его сын и невестка покончили с собой — что более или менее соответствовало действительности, если рассматривать смерть от пьянства как вид самоубийства, — и он желает стать официальным опекуном своего внука.
Сейчас, колеся по пригородным улицам, Гэри думает, что деду, пожалуй, не слишком понравилось бы в этом районе штата Нью-Йорк. Молния здесь могла бы застигнуть тебя вполне свободно. Вокруг слишком много домов, им нет конца, они загораживают то, что обязательно нужно видеть, а это, по мнению Санни —
