— Я просто перестала понимать главное, — ответила Люси и опять замолчала.
Ей нравилась эта девушка, но о чем говорить с ней, она не знала. Ни в этот день, ни в следующие. Когда входил отец или являлся с визитом врач, она даже не оборачивалась к ним. Раньше им удавалось насмешить ее, но не теперь. Люси словно забыла, как произносить слова, как строить предложения, человеческая речь стала для нее загадкой. Она оставалась вежливой, но говорить что-либо отказывалась.
— Скажи мне, что я могу сделать для тебя, — просил ее отец. — Ну хоть что-нибудь могу?
Так как сказать было нечего, она промолчала.
Тогда Ребекка посоветовала Бену отправиться с дочкой путешествовать, уехать из Лондона куда- нибудь, где красиво и тихо. И очень спокойно. Она верила, что путешествия полезны для человека и что иногда так можно вылечить даже печаль. Предложила им поехать в Эдинбург, город, который сама очень любила, и, получив согласие, принялась за подготовку путешествия. Бен пригласил и ее поехать с ними, но она отказалась. Сказала, что, во-первых, эта поездка только для них двоих — отца и дочери, а во-вторых, если он захочет поехать с ней, Ребеккой, то она могла бы и рассмотреть его предложение. Если бы он не был женат, конечно.
Они отправились почти налегке, с одним чемоданом на двоих, и сели в поезд, который отправлялся с вокзала Кингс-Кросс. Люси почти обрадовалась, когда поняла, что отец вовсе не собирается с ней много болтать. Один раз, когда он взял ее за руку, она чуть не расплакалась, но все-таки сумела удержаться. Ей казалось очень важным не плакать потому, что, наверное, стоит раз расплакаться, как слез будет не остановить.
И были клубы дыма, и следы сажи на окнах, но как только поезд вырвался из города, пейзаж стал сказочно прекрасен. Люси, не отрываясь, глядела в окно и думала, что она могла бы раствориться во всем этом золоте, зелени и багрянце. Она даже не подозревала, что на свете может быть так красиво, и сразу влюбилась в эти желтые поля и зеленые яркие травы. Ей нравился перестук колес, ритмично отзывавшийся во всем теле, потому что эти звуки мешали ей думать, отвлекали от тех ужасных мыслей, которые никому в мире, наверное, и в голову не приходили. Кроме, может быть, Тедди Хили. Наверное, он тоже пытался отвлечься от них.
Пассажиров было очень мало, только на последнем сиденье вагона какой-то мальчик все время что-то как сумасшедший писал. Даже в окно ни разу не глянул. На коленях у него лежала толстая книга.
— Кажется, такой же книгочей, как ты, — заметил Бен. — Тебе такие нравятся.
Но отец понятия не имел о том, кто или что может нравиться его дочке. Люси смотрела и смотрела в окно, потом закрыла глаза и заснула. А во сне увидела, что путешествует на поезде и рядом с ней сидит большой кролик. Она все время ждала, что он заговорит, но он молчал и ничего не говорил. А потом она увидела, что кролик плачет.
Поезд издал громкий свист, и она проснулась. Отца не было, он пошел в вагон-ресторан чего-нибудь выпить. Она подняла глаза и увидела, что незнакомый мальчик из другого конца вагона смотрит прямо на нее. Неожиданно он помахал ей, и тогда Люси тоже махнула в ответ. Из чистой вежливости. Тогда мальчик снова помахал. Она решила не обращать на него внимания, но он так размахивал руками, что ей пришлось встать и, цепляясь за ручки сидений, пойти к нему. Даже интересно было, чего это он так размахался? Но спать ей до сих пор хотелось. Как и оказаться за целый миллион миль отсюда.
— Слушай, кажется, в этом поезде только двое интересных людей. Мы с тобой, конечно. Я видел, что ты читала «Алису в Стране чудес». Это моя любимая книжка.
Люси села напротив. На коленях у мальчика лежал альбом — он назвал его «Антологией», — на обложке которого было нарисовано что-то вроде герба, и все листы заполнены рисунками, выполненными акварелью, пером и цветными карандашами.
— Это я для школы. Иллюстрации к моим любимым стихам. Например, баллада про Робин Гуда и всякое такое. Конечно, про Алису читать интереснее. — Он внимательно посмотрел на нее. — А почему ты молчишь? Ты не знаешь английского? Или ты немая и глухая?
— Ничего я не немая. — Люси тут же прикусила язычок, но было поздно. Из-за этого мальчишки она разговорилась. А ведь она не делала этого уже много-много дней. — И вовсе не глухая.
Мальчишка расхохотался.
— А, понял. Ты из Америки. Значит, я был прав. Ты не знаешь английского, потому что ты говоришь на американском.
Он продолжал дорисовывать герб.
— Ты из королевской семьи?
— Ничего подобного. Я писатель. И еще художник. И музыкант. Я — все на свете. А ты?
— А я просто читатель.
Ладно, никто, в конце концов, не узнает, что она опять стала разговаривать. Захочет — и в любой момент замолчит.
— Меня зовут Джон.
— А меня Люси.
— Я из Ливерпуля. В Лондоне я был просто в гостях. Обычно на лето я уезжаю в Шотландию к своей тетке, но в этом году поеду туда всего на пару дней. Мама туда уже уехала.
— А моя мама умерла. И еще я видела, как двое людей погибли в Лондоне.
Джон и бровью не повел.
— Кровищи небось было?
Люси кивнула.
— Это все из-за любви.
— Такое всегда из-за любви.
Несколько минут они размышляли над сказанным. Тут вернулся из ресторана Бен Грин и кивнул дочери.
— Мой папа, — объяснила Люси.
Джон кивком поздоровался с Беном.
— Книжки любит?
— Еще как. — Люси опустила голову пониже, чтобы отец не видел, что у нее шевелятся губы. — Я бы очень хотела верить во что-нибудь.
— Как насчет переселения душ? Уходишь и снова возвращаешься. Можно побыть и собакой, и мотыльком, и воином.
— А если вернешься и превратишься в свинью? Или какого-нибудь муравья? А то и моржа?
Оба от души расхохотались.
Джон стал показывать девочке свои иллюстрации к любимой книге. Там как раз был нарисован морж и рядом с ним плотник.
— Морж обязательно должен иметь своего плотника, — довольно туманно объяснил Джон. — Свинья — свой свинарник, а муравей — тысячи других муравьев, которые думают в точности как он.
Дети смотрели на пробегавшие за окнами поля.
— А собакой было бы неплохо… — задумчиво признался Джон.
— Я пойду, — сказала Люси.
Наверное, ей пока вредно так много разговаривать, опять стало болеть в груди.
— Что ж, до свидания, Люси из Америки. Люси-читательница.
— До свидания, Джон. Джон-Все-На-Свете.
Отец принес ей из ресторана яблоко и большой сэндвич.
— Хорошо поболтали? — спросил он.
С этой новомодной стрижкой дочь очень походила на женщину, которой станет, когда вырастет. Бена это даже пугало. После своей болезни и долгих недель в больнице его Люси окрепла и перестала походить на маленькую девочку. И Бену казалось, что их жизнь начинается именно сейчас, начинается с нуля, и все, что их окружает, новое. Даже слова, которыми они пользуются.
— Может, мне лучше не приставать к тебе с разными вопросами, а, дочка? Можешь даже не отвечать мне, если тебе не хочется.
После болтовни с Джоном отвечать отцу стало много легче.
