звездолет, который будто нарочно подготовили для дальнего космического путешествия. Познания в астрономии помогли мне выбраться к звездам, и через полтора года меня подобрал пиратский корабль. Теперь я здесь.
Гера поднимает бокал.
— Тост.
Свои бокалы, кружки поднимаем и мы.
— За Наоми, за Клару, за Шиву — за всех девушек на Гекубе. За моих сестер!
Мы эхом, на пределе сил повторяем:
— За твоих сестер!!!
Лена бледнеет, ее всю трясет.
— Неужели, — шепчет она, — мы допустили подобное?
ФЛЭНАГАН
Рассказывается еще история. Иллирийцы танцуют для нас, мекенийцы с необычайным умением ставят кукольный спектакль. Стая лоперов изображает охоту.
Лена с силой ударяет по столу кружкой. Все оборачиваются.
— А вот моя история, — произносит она.
ЛЕНА
— У меня есть сын, любить которого я не могу. Эти слова вызывают в зале ропот.
— Вы скажете «ну и что?», — продолжает Лена. — По сравнению тем, что пережили другие. Я знаю о ваших страданиях. Многих моих друзей отправили в тюрьму по нелепым обвинениям, и они провели остаток жизни в камерах, где не могли даже встать в полный рост, такой низкий там был потолок. Им отказали в защите и правосудии. Почему? Да просто так. Их лишили жизни не в наказание, не в порядке упреждающей меры. Бывает, система проглатывает человека, не заметив и не выплюнув потом костей.
Обо всем этом я знаю, и… не могу любить своего сына. Потому мое сердце болит, умирает.
Я не любила даже отца своего ребенка. Жила для себя, а сын Питер больше века провел в состоянии замороженного эмбриона. Когда он родился, у меня в жизни начался тяжелый период: целый год я пролежала в больнице и еще четыре восстанавливалась дома. Питера без меня растили посторонние женщины, и растили неплохо. Когда же я вновь смогла быть ему матерью, то постаралась любить его. Я очень сильно старалась. На его одиннадцатый день рождения мы танцевали с ним на площади святого Марка в Венеции, на Земле. Специально для нас играл оркестр в кафе «У Флориана». Волосы у Питера соломенные, и веснушки — как у меня. Он рос очень серьезным мальчиком, прилежно учился. Но вырос злым. Однажды содрал с соседской кошки шкуру. Позднее стал выпивать, а точнее — спиваться. Подсел на наркотики. Внешне повзрослел, но в душе остался мальчишкой: издевался над друзьями как мог. В этом мы с ним разнились. Да меня тогда рядом с сыном и не было — я занималась политикой, отвечала за великие изменения в обществе.
Я создавала «Хеймдалль».
По залу вновь прокатывается волна шепотков — на этот раз удивленных.
— Я была политиком и пионером движения космической колонизации. Питер шел во второй волне колонистов; его экспедиционная группа высадилась на Меконие, пустынной планете, где царило отчаяние. Ее так толком и не освоили. Питер тогда еще оставался сравнительно молодым… и амбициозным. Он убил избранного президента своей колонии, захватил власть. Я же в то время занимала пост Первого Президента всего человечества. Меня звали Забар.
Шепотки разом стихают. В воздухе над головами у собравшихся будто повис невидимый меч.
— Меня много в чем обвиняют, но задумайтесь: нас тогда вели мечты. Моей первой планетой стала Надежда. Я пыталась уподобить ее раю земному, и мне это почти удалось… Но меня лишили всего — за хладнокровное убийство, если называть вещи своими именами. Я прошла через процедуру, которую сама же некогда изобрела, введя потом в действие: мне поджарили мозг, перестроили характер и личность. Сделали из меня дурочку, разбитую женщину. А Питер тем временем поднимался все выше по лестнице власти.
Знаю, на мне много грехов, но… но… — Лена вытирает слезы. — Что за Вселенную мы создали, если в ней мать не может быть с сыном?!
Я путешествовала по космосу, а Питер расширял границы Империи. Собрав огромную безжалостную армию, он двинулся домой — покорять Землю. Много лет он провел в пути на околосветовой скорости. Однажды мы пересеклись, и я едва узнала его — обаятельного, но холодного, самодовольного диктатора. Мы много времени провели вместе, и мне стало ясно, как Питер презирает женщин. Воспитать его так и не удалось.
Может, Питер стал чудовищем сам по себе, а может, в том моя вина. Виновата ли я? Задайте себе этот вопрос. Разрешаю судить меня по моим делам, по тому, что я сделала в жизни, но не судите меня за то, что я была плохой матерью. Хотя… боюсь, в этом и есть моя главная вина.
Мои компаньоны знают правду: я — мать Гедира. Он сейчас на Земле, мы не видимся, но часто выходим друг с другом на связь, и тогда Питер рассказывает о своих планах. Я не прошу его об этом, но само собой получается, что осведомленность моя очень высока.
Я больше любого из вас знаю об устройстве Вселенной.
Гера, ты поведала мне свою историю. Мы с тобой сестры, ты и я. Прошу, не суди меня за свершенное, зато, что еще предстоит совершить. Взгляни на меня глазами наследников.
Ай, какая неудачная фраза.
Заткнись, они все у меня вот где — в руках! — Когда мне принесли новорожденного Питера, я подумала, ничто на свете не помешает мне любить его. И ошиблась. Я сажусь.
Повисает неловкая пауза. Тогда Флэнаган встает из-за стола и спокойным дипломатичным тоном спрашивает это собрание головорезов:
— Короче, народ, кто за то, чтобы повоевать?
Рев одобрения едва не сбивает его с ног.
Книга 7
ЛЕНА
— Ну, как тебе моя речь?
— Просто песня.
— Ты ведь это не из вежливости говоришь?
— Нет, конечно же.
— Я знала, что у меня получится. — Ты — само великолепие.
— Капитан Флэнаган…
— Меня хвалить не обязательно.
— Я тебя недооценила.
— А я, — произносит капитан галантно и с блеском в глазах, — недооценил тебя.
— Ты замахнулся на серьезное дело.
