— Я Гера. Все слушайте мой рассказ.
Голос ее по-прежнему звучит мягко и тихо. Слова разносятся по залу, подобно бабочкам. Мы жадно ловим их, напрягая слух.
— Я рождена рабыней, но умру свободной. Кружки гремят по столам.
— У меня было пять старших сестер. Вот их имена. Наоми — первая, высокая, стройная, любила бег. Она была, словно газель, метеор. С нею наши сердца пели от радости. За ней мы шли, за ней пошел бы любой. Кто-то говорил, что она — вылитая мать, но матери мы не знали, потому как
Последние слова Гера выплевывает, словно яд. Нас пробирает озноб, потому что все знают: Гекуба — это плодородный райский сад, за которым следят люди (и только мужчины).
— Вторую сестру звали Клара. Она была мрачная, и мы постоянно с ней ссорились. Клара родилась на семь лет раньше меня, и я думала, будто она — злая, нахальная и любит командовать. Разумеется, я ошибалась. Теперь сожалею обо всех бранных словах, сказанных Кларе в пять лет, в шесть лет, семь лет и в восемь, и в девять… Но когда мне исполнилось десять, Наоми забрали на Жатву, и Клара стала нам матерью, отнеслась к долгу очень серьезно. Мы перестали ругаться. Клара смешила нас, играла с нами, пела нам колыбельную, вот эту, послушайте…
Гера чистым голосом затягивает колыбельную, которую пели в двадцать первом столетии. Мелодия — легкая, быстро запоминается, ее хочется напевать.
Пение Геры меня очаровывает:
Она поет а капелла. Я слыхал голоса и получше, и с более широким диапазоном, но ни один не тронул меня до такой степени.
— Клара одиннадцать месяцев пела колыбельную мне и сестрам. Потом ей самой исполнилось восемнадцать лет, и ее тоже забрали на Жатву.
Зал взрывается грохотом и проклятиями. Гера терпеливо ждет, пока наступит тишина, затем продолжает:
— Третью мою старшую сестру звали Шива. Она росла красивой и жизнерадостной, но оставалась ребенком — ей исполнилось только шестнадцать, когда Клара ушла. До Особого дня Шива могла бы и дальше жить радостно, но она будто угасла, затосковала. Заботу о семье взяли на себя мы с Персефоной: покупали продукты, вещи, готовили, убирались, устраивали в гареме семейные праздники. Шиву мы только что на руках не носили, она ни в чем не испытывала нужды. Мы рассказывали ей сказки о далеких странах, где счастливо живут прекрасные принцессы и принцы.
К тому времени мне исполнилось одиннадцать, а Персефоне — тринадцать, но мы уже были женщины. Каждое утро просыпались с улыбками и с песнями веди хозяйство, превращали дом в милое, дорогое нам место. Шива почти перестала грустить, а потом ее наконец забрали на Жатву.
Гера ненадолго замолкает. По ее лицу катятся слезы и крупными каплями падают на крышку нашего стола. Грендель, этот волосатый гигант, промокнув Гере платочком глаза, обнимает эту маленькую, хрупкую женщину.
Гера делает большой глоток вина, пробует говорить, но голос ее надломился. Ей нужно время. Через несколько минут Гера продолжает рассказ с прежней силой и ритмом:
— С уходом Шивы мы с Персефоной решили наконец постичь окружающий мир. В гареме имелась библиотека — запертая на замок. Но мы нашли способ пробираться туда по ночам и читать распечатки, файлы с экрана, даже книги… Так нам открылись физика, астрономия, история, культурология и понятия моды. Нашлись книги о любви, о романтике. Мне особенно понравилась Джейн Остин, писавшая про влюбленных. — Гера фальшиво смеется. — Ее книги стали для меня этакой порнографией, кусочком запретного.
— Но вот забрали Персефону, и на два года я осталась одна. Прочие девочки обращались со мной замечательно, но переходить в их семьи я не хотела. Вела и дальше хозяйство, устраивала праздники, готовила обеды из шести блюд, которые сама же и съедала. Постоянно думала о Дарси,[17] о том, какие у него волосы — каштановые или белокурые?
— Затем мне исполнилось восемнадцать, и меня забрали на Жатву. Помните, прежде я не бывала на поверхности родной планеты. Гарем — скопление красивых домиков — находился под землей, и свет туда проникал через узкие щелки. Неба мы не видели никогда. Нас ждал самолет, я боялась лететь. (А вокруг площадки носились животные.) Над головой горел желтый пламень.
— Я видела мужчин, смотревших на меня похотливо, но так, словно я — богиня. Теперь-то мне понятно, что на Гекубе мужчины живут странной, пустой жизнью: работают в полях, на фабриках, поют песни, пишут картины, сочиняют поэмы о любви к женщинам, которых не знают. Им приходится быть гомосексуалистами, но ужас не в этом. Они живут до восьмидесяти, девяноста лет, а то и дольше. У них общество, они согреты солнцем… Однако для мужчины жизнь без женщины — вовсе не жизнь. Мы — ключи и замки, инь и ян. Мы — воздух и легкие. Мужчины и женщины,
Стены усиливают каждое слово, которое раскрывается перед нами, будто цветок навстречу восходящему солнцу. У Геры истинный дар, она завладела нашими сердцами; мы жадно ловим взглядами ее жесты, переживаем ее волнение при приближении к самолету, чувствуем вместе с ней страх при подъеме на высоту. Мы трепещем, едва речь заходит о дворце, куда вводят Геру.
— Слуги искупали меня и одели. Им нравилось мое обнаженное тело. А ночью меня снова раздели, надушили духами, сделали массаж и натерли маслом; потом уложили спать. Утром все повторилось: массаж, духи, масло. Моя кожа впитывала пряные ароматы, а тело дрожало от пробудившейся сексуальности.
— Я совсем не знала, к чему готовиться. Думала, может, меня выпотрошат, обезглавят или запытают на дыбе. И уж совсем не ожидала, что меня и других девочек, достигших совершеннолетия, накормят и напоют вином. Дворцом владели гиганты — невероятно красивые мужчины й женщины. Они велели нам петь и танцевать, а мы повиновались. Затем султан подозвал к себе одну девушку (а всего нас было около сотни), разделся сам и стал любоваться ее прелестями.
Гера замолкает. Затем…
— Девушек на Гекубе выращивают только за тем, чтобы лишить девственности. Это ни для кого не секрет. А правители планеты — роботы-доппельгангеры — крупнее обычного человека во всех отношениях. Когда ту девушку изнасиловали, она истекла кровью и умерла. Мы поняли: та же участь ожидает всех нас.
— О той ночи зла больше рассказывать не стану. Скажу только: я выжила. Очнулась под завалом из мертвых тел, ползком выбралась из дворца и спряталась в холмах. А однажды мне повезло угнать