везде можно, да еще паек перед праздником дают курам на смех. Ай, не хочу я об этом говорить! Давай-ка, девонька, мы с тобой почаевничаем, дюже ты понравилась мне, – лукаво подмигнул он Валерии. – Когда еще ко мне такая красавица зайдет?
– Давайте, – с готовностью согласилась девушка. – Будем пить чай, а вы мне в это время про графиню расскажете, ладно? – бросив мимолетный взгляд на часы, попросила она.
– Графиню я помню еще молодой, интересной женщиной, – пустился в воспоминания старик, шустро накрывая чайный стол. – Только тогда никто и не знал, что она графиня, время было такое, что скрывали дворяне свое происхождение. Просто Елизавета, и все. Я даже пробовал ухаживать за ней. Да, был такой грешок, – усмехнулся он и выставил перед Валерией вазу с конфетами. – Ешь на здоровье, и я с тобой за компанию, только чайник сейчас включу. Она ведь постарше меня была, Елизавета, годков на пять, наверное, – прищурился он, стараясь вспомнить. – А может, и побольше чуток? Замужней она уже тогда была, а я – холостой, крепкий да задиристый, – продолжал рассказывать он, не забывая при этом угощать свою неожиданную гостью. – Печенье вчера купил, люблю овсяное, бери, не стесняйся.
– Это значит, сейчас ей уже больше девяноста лет было? – отметила Лера.
– Да, где-то около того, – согласился Василий Павлович. – В молодости-то она хороша была, ой как хороша! – прищелкнул он языком. – Мужики из нашего дома с ума сходили, когда видели ее. Статная, гордая, всегда с прической, одета красиво. Видно, деньги у них в семье водились немалые, муж-то ее какой-то большой шишкой был. Его на машине увозили, на ней привозили. Потом, в начале восьмидесятых, на пенсию его, видать, отправили, машина перестала приезжать. Каждый день по вечерам они с графиней стали по скверу гулять. Идут, она его под ручку держит, и воркуют, как молодые. Было по всему видно: любил он ее крепко, до самой смерти любил. Помер он ровно десять лет назад, видать, от старости. А может, и от нервов. Перестройка, она многих на тот свет отправила, не все ее смогли пережить, особливо после денежных реформ всяких, – отметил старик. – Правда, помер он хорошо. Я имею в виду – без болезней там всяких. В свою постель лег, уснул, а утром не проснулся. Считается, хорошая смерть, спокойная. После смерти мужа Епишина совсем затворницей стала, редко из дома выходила.
– А как вы думаете, за что могли убить бедную женщину? – перевела Валерия разговор в нужное ей русло.
– За что сейчас убивают? – хмыкнул старик. – За деньги, конечно.
– Откуда же у старой женщины такие деньги, за которые убивают? Не за пенсию же ее застрелили?
– Пенсия ее никому не нужна, это верно, – согласился Кудесин. – Только, видать, там что-то другое осталось.
– А что, как вы думаете?
– Ходили слухи, что драгоценности там есть какие-то семейные и картины очень редкие. Только правда это или нет, не могу сказать, – пожал старик плечами. – В ее квартире я никогда не бывал, не видал ни картин, ни драгоценностей. Поэтому не буду ничего придумывать, не знаю, – вновь повторил он. – А то, что люди говорят, я редко слушаю, потому что убеждался не раз: все больше сплетничают да придумывают, особливо наши балаболки столетние, – усмехнулся он. – Я имею в виду пенсионную гвардию нашего двора. Вот кто любит языками почесать: хлебом не корми, а дай поговорить.
– А гости у Епишиной бывали? – спросила Валерия, стараясь вновь направить разговорчивого старика в нужное ей русло.
– Гости? Подруга приезжала, такая же, как и она сама, старая, я имею в виду. Только в последние полгода что-то не видать ее было. Может, померла, а может, болеет, кто ее знает? Старость – не радость, – вздохнул Кудесин.
– А с соседями графиня дружила?
– Епишина мало с кем общалась, говорю же – затворницей стала. Выйдет со своим котом, посидит в скверике на лавочке и опять домой. Нет, не дружила она с соседями, – отрицательно покачал он головой. – Рядом с ней в двух квартирах молодежь живет. А какая у старухи дружба с молодежью?
– Неужели она в самом деле затворницей была и ни с кем не общалась? – недоверчиво спросила Валерия. – Как так может человек жить? Страшно же, тем более когда совсем одна…
– Человек ко всему привыкает, – задумчиво ответил Кудесин. – И к одиночеству в том числе.
– Неужели никого и никогда не видели с ней или у нее? – вновь засомневалась Лера. – Но ведь кто-то ее убил? И этот кто-то – не случайный воришка, который залез в первую попавшуюся квартиру. Здесь поработал профессионал, уверяю вас! Подумайте хорошенько, Василий Павлович, может, вспомните хоть кого-нибудь, – взмолилась она.
– Отчего же не вспомнить? Пару раз видал я, что к ней мужчина приезжал на дорогущей машине. Я ж на первом этаже, мои окна во двор выходят, поэтому и вижу все. Только вот кто он такой, не могу сказать. Молодой, лет сорока будет, интересный, статный, одет очень хорошо, дорогим одеколоном пользуется.
– Откуда вы знаете про одеколон? – улыбнулась Лера.
– Он к лифту проходил, а потом дух долго стоял, – объяснил старик. – А раз долго держится, значит, дорогой одеколон. Мы-то в свое время кроме как «Тройным» ничем больше и не пользовались. Если еще только «Шипром», так то лишь по большим праздникам.
– А какая у этого мужчины машина?
– Я в этих заграничных марках не очень-то разбираюсь, – покачал головой старик. – Черная, большая, стекла тоже черные, ничего сквозь них не видать, на капоте впереди ромбик такой серебристый приклеен, а в нем – еще один, поменьше.
– «Рено», – прошептала Лера. – Это уже кое-что.
– Может, и так, – кивнул Василий Павлович, услышав, что девушка назвала марку машины. – А вот номер я хорошо помню, – тем временем продолжал говорить он.
– Как – номер помните?! – вытаращила Лера глаза, не веря своей удаче. – Вы это серьезно?
– А что тут помнить? Там одни семерки да буквы по алфавиту, если даже не захочешь, все равно запомнишь, – пожал старик плечами.
