Олег Нестеров
Юбка
Она считала, что следует идти до конца во всем —
и говорила снегу: будь снегом, и дождю: будь дождем.
Она стянула любителя гор в долину слепую —
и успокоила мраморным поцелуем.
Теперь сквозь окно в Ковчеге смотрит она —
как ее дети тонут в ужасе, как их заливает тьма.
Часть I
Наконец заиграла музыка. На сцене появились танцоры, одетые в черные трико, поверх белой краской были нарисованы кости. Включились специальные лампы, и теперь на сцене были уже скелеты, выкрикивающие, как заведенные, зловещую фразу:
– Лени, ну как, – ты жива? Горы лечат? Кто был на этот раз? – прокричал ей Эрик.
– Хекмайер, ты наверняка о нем слышал!
– Это же убийца скалолазов! Он сказал тебе хоть одно нормальное слово? И вообще, заметил, что ты девушка? Или писал при тебе со скалы?
Заведение было переполнено. Несколько полуподвальных помещений, соединенных между собой, освещалось лишь свечами. Стены были обиты синим шелком, столик, где ее встретили друзья, был самым дальним от сцены. Кабаре
– Хекмайер отличный тип, – вступилась Лени за своего инструктора. – Правда, он действительно чуть меня не угробил, когда мы спускались с Гульи. Вы же знаете, это настоящая
– Лени, ты будешь жить до ста лет, – пообещал Георг.
– А мне не нравятся круглые даты, – улыбнулась Лени. – Они всегда унылые, как искусственные цветы.
– Тогда до ста одного, и выпьем за это быстрее!
Музыканты заиграли
Вообще-то песня была старая, Лени ее помнила по едва ли не первому в Германии звуковому фильму – «Любовь на ринге». Главную роль там исполнял молодой боксер Макс Шмелинг, по сценарию он влюблялся в роковую красавицу, которую достоверно играла ее подруга Ольга Чехова, и вся карьера боксера катилась кувырком. Парень он был простой, открытый, мать торговала овощами, а тут на тебе –
Собственно, из этого сомнительного предупреждения и состояла песня – куплеты по очереди пели тренера своими физкультурно-декадентскими тенорами, а припев сексуально рычал сам Макс. В этом году подзабытый музыкальный номер переписали специально для грампластинок, и на то были причины – Шмелинг вдруг превратился в национальную гордость.
Изюминкой местного исполнения было то, что во время припева на столики всегда забирались мужчины и с выражением пели:
Побеждал не тот, кто пел правильней, а тот, у кого было правильней лицо. Лучше, чтобы на нем был хотя бы один шрам. Ну и, конечно, голос тоже должен соответствовать: быть низким и, по возможности, грубым.
Из всей ее компании под этот образ никто не попадал. Все были молоды и красивы, их будто бы кто-то долго подбирал друг к другу, но при этом они оставались абсолютно разными: и по масти, и по характерам, и по темпераменту. Эрик – самый жизнелюбивый, как Кот в сапогах. Георг, наоборот, самый немногословный – его речь часто напоминала ультиматумы, переданные по телеграфу. Макс был самый талантливый, но с ним приходилось сложнее всего. А Вальтер самый правильный. И самый влюбленный.
С четверкой Лени познакомилась в горах, когда она только-только начинала кататься на лыжах, и они стали ее первыми наставниками.
Эрик катался лучше всех, своим гибким телом владел превосходно и спешил об этом сообщить каждой встретившейся девушке. Его неутомимый любовный компас и вывел всю четверку на Лени, едва она появилась утром на склоне для начинающих.
Георг, единственный из них, носил усы и мог бы запросто сыграть шекспировского героя, лицо у него было выразительное и не совсем европейское. Держался всегда прямо, так могли бы скатываться с горы Людовик XIV или, на худой конец, Кромвель.
Макс походил на сбежавшего с галер молодого раба. При условии, что в рабство его отдали совсем маленьким мальчиком, прикончив родителей-аристократов. Высокий и жилистый, с короткой стрижкой, он, как одержимый, с утра до вечера забирался на самые крутые подъемы и летел с них сломя голову.
Вальтер вообще имел шанс всю жизнь ничего не делать, подставляя свою красивую шевелюру парикмахерам на самых важных чемпионатах по художественной стрижке. Пепельный блондин, которого природа по ошибке наградила как минимум тройной дозой буйных волос. По правде говоря, и фигурой он был хорош, особенно когда надевал синие, обтягивающие рейтузы с лампасами и белоснежный свитер домашней вязки.
Все они работали архитекторами в бюро у Альберта Шпеера и проектировали новую столицу рейха –
Пятым из ее друзей был американец, он жил в Берлине уже полтора года. Во время Олимпиады американское посольство устроило выставку его картин, где героями выступали одни лишь мускулистые атлеты. Это было неудивительно, Хьюберт и не скрывал, что любит молодых людей, а не девушек, называя себя красивым словом «гей». У него оказался великолепный вкус, когда-то он сам танцевал и работал хореографом. Все это и, конечно же, вера в совершенство мужского тела объединяла его с Лени.
Почему-то для него она сделала исключение – Хьюберт мог посещать ее в монтажной, наряду с ближайшими коллегами. Для всех остальных вход туда был закрыт: и для партнеров по кинопроизводству, и для нудных функционеров, даже мать и любимый брат не имели права ее там тревожить.
Американец пользовался своим правом почти каждый день, стесняться было не в его характере. Часами сидел рядом и разглядывал отобранные куски пленок – их Лени вставляла в рамы с большими, освещенными изнутри опаловыми стеклами.
В общем, Хьюберт являлся единственной ее связью с внешним миром. Четверка его немного ревновала, но деваться было некуда: от него они хоть что-то узнавали о Лени.
Он называл себя еще одним ярким словом – «дизайнер», и даже пробовал заниматься обустройством ее нового дома, постоянно заказывая туда какую-то мебель, смотреть на которую Лени приходилось по ночам.
То, что творилось сейчас в кабаре, его крайне волновало:
