США в 80 миллионов американцев.
Военные требовали атаки. Члены Объединенного комитета начальников штабов демонстрировали единодушие в этом вопросе. Лишь вооруженное вмешательство, немедленный бомбовый удар могли покончить не только с советскими ракетами, но и с Кастро. Особенно усердствовал генерал Куртис Лемей, начальник штаба воздушных сил. Ему не терпелось продемонстрировать возможности своих бомбардировщиков и штурмовиков.
Президенту пришлась не по душе их решительность. Кеннеди спросил Лемея, как, по его мнению, поведут себя русские? Не задумываясь, генерал отрубил: «Никак! Не посмеют». Президент усомнился: «После всех своих заявлений они не могут сидеть сложа руки и смотреть на то, как мы овладеваем их ракетами и убиваем при том немало русских. Если они ничего не предпримут на Кубе, то в Берлине — непременно».
Макнамара доложил Кеннеди, что войска смогут атаковать на рассвете 23-го, в следующий вторник. Воинские части и авиация подтягиваются к Флориде.
По диспозиции генерала Лемея только на первой стадии предусматривалось совершить более пятисот самолетовылетов, разбомбить и забросать ракетами не только стартовые позиции, но и аэродромы, порты, артиллерийские базы и другие важные, с точки зрения противодействия десанту, цели.
Макнамара, изложив фактологическую сторону подготовки вооруженной акции, высказался против нее. Он стоял за блокаду, предоставляющую и президенту, и его оппонентам большую свободу выбора. Роберт Кеннеди поддержал министра обороны. Так и в тот день не удалось прийти к согласованному решению.
По иронии судьбы на этот день была назначена встреча с Громыко.
После беседы с президентом советского министра иностранных дел ожидал обед у государственного секретаря Соединенных Штатов Америки.
Громыко знал все подробности, связанные с установкой ракет на Кубе, но не подозревал, что об этом знают и в Вашингтоне. Ситуация складывалась пикантная. Андрей Андреевич начал беседу с выражения недоумения по поводу поднятой в американской печати шумихи вокруг оказываемой республике Куба советской помощи. Говорил он размеренно, без поспешности, вкладывая в каждое слово вес, приличествующий его рангу министра иностранных дел великой державы.
Он утверждал, что главная наша цель — помощь Кубе в развитии сельского хозяйства. Для этого производится поставка машин для обработки земли, строится рыболовецкий порт. Это соответствовало действительности. Что же касается военной помощи, то она носит исключительно оборонительный характер. И тут он тоже не отклонялся от истины. Все зависело от смысла, вкладываемого в слово «оборона».
Громыко передал президенту заверения отца: ни Советский Союз, ни тем более Куба не помышляют о нападении на Соединенные Штаты. На Кубе никаких приготовлений к тому не осуществляется и никакого наступательного вооружения туда не поставляется.
Позволю себе маленькое отступление. Оба лидера запутались в терминологии. Ядерные ракеты с мегатонными зарядами не могут быть ни наступательными, ни оборонительными. Или их можно числить и теми, и другими. Это совершенно безразлично, так как они — уничтожительные. После их применения оба термина — наступление и оборона — теряют всякий смысл…
О ракетах Громыко не упомянул. Кеннеди, еще не остывший от спора о том, каким способом расправиться с советскими ракетами, даже задохнулся от негодования. Но… сдержал себя. Впрямую о ракетах он решил не спрашивать. Чем дольше Советский Союз будет оставаться в неведении, тем больше времени останется Соединенным Штатам для оценки ситуации и принятия решения.
Слово «ракета» сделалось как бы запретным в лексиконе обоих собеседников. Речь шла только об оборонительном и наступательном оружии.
Андрея Андреевича Громыко впоследствии не раз спрашивали, почему он не сказал президенту о ракетах. Он изворачивался, ссылался на то, что Кеннеди его не спрашивал. Ответ же простой: такой инструкции он не имел, время открыть карты не пришло. Оба играли втемную.
Президент отметил, что поставки вооружения ближайшему соседу США не могут не вызывать у него тревоги, и зачитал выдержки из своего заявления от 4 сентября, где он предупреждал, что размещение наступательного оружия на Кубе повлечет за собой самые серьезные последствия.
Интересно привести выдержки из еще совсем недавно совершенно секретной шифротелеграммы Громыко. В ней говорилось, что «…Кеннеди и Раек оба подчеркивали, что США не собираются нападать на Кубу, но начавшийся в июле массовый завоз оружия вызывает у них опасения. Кеннеди зачитал цитату со своей пресс-конференции, где он утверждал, что верит СССР и наступательного оружия на Кубе нет. Кеннеди, когда говорил о Кубе, то формулировал мысли подчеркнуто медленно, явно взвешивая каждое слово. Раек во время нашей беседы сидел абсолютно молча и красный как рак».
На обеде у Дина Раска речь, естественно, тоже шла о Кубе. Нервы у государственного секретаря оказались послабее, чем у президента. Отец вспоминал: «Мне потом докладывал товарищ Громыко: 'Беседа была любезной, но Раек настаивал: военные дают нам данные, доказывающие, что вы ставите ракеты. Вы учтите, мы не можем перенести этого. Складывается такое положение, мимо которого президент не может пройти. Создается опасная ситуация. Было бы лучше, если бы вы ушли с Кубы.
Это было не предупреждение, а скорее просьба не обострять ситуацию.
Потом был обед. За обедом Дин Раек изрядно выпил и продолжал ходить вокруг этой темы. Он допускал выражения, что они на все пойдут, ни перед чем не остановятся, что у них нет другого выхода, а поэтому он просит нас соответственно оценить ситуацию, принять меры со своей стороны, чтобы не допустить рокового столкновения. Оно может произойти, если окажется, что на Кубе действительно установлены ракеты, в чем они убеждены'».
Проговорился ли государственный секретарь или хотел предупредить своего коллегу, сейчас трудно сказать. Разговор за обедом был вольным, с советской стороны никто его не протоколировал. Остались лишь составленные по горячим следам донесения Громыко в Москву.
Отец не придал особого значения словам Дина Раска, не заподозрил, что тайна раскрыта. В те дни все кто во что горазд высказывали самые фантастические предположения по поводу советского оружия на Кубе.
«Ну, это обычная перепалка, — так через четыре года оценит отец давний разговор. — Тот и другой знают, о чем говорят, но каждый отстаивает свою точку зрения, и каждый желает морального и юридического оправдания своим действиям.
У нас юридических и моральных оснований было больше, чем у Дина Раска. Сомнений не было. В это время американские ракеты с ядерными зарядами уже давно стояли в Турции и Италии.
Раек понимал это, но видел разницу в одном, хотя и не говорил прямо, но намекал:
— Вы уже привыкли жить в окружении наших ракет, а мы впервые с этим столкнулись. Поэтому и получили такой шок. Мы не можем выйти из этого шока.
Все это Громыко доложил правительству, но мы продолжали завершать транспортировку и установку вооружения. Мы продолжали делать свое дело».
В отсутствие президента и государственного секретаря группа советников продолжала обсуждение. По словам Роберта Кеннеди, мнения колебались от немедленной вооруженной атаки до ничегонеделания, выжидания и снова откатывались к атаке. К вечеру точки зрения поляризовались, большинство высказалось против вооруженной акции, за блокаду.
Поехали докладывать президенту. Было уже поздно, примерно четверть десятого, неурочное время для заседаний. Вереница правительственных лимузинов могла вызвать любопытство у снующих вокруг Белого дома журналистов. Соблюдая конспирацию, все набились в автомобиль министра юстиции — впереди сам хозяин с водителем, с ним Роберт Макнамара и Максуэл Тейлор. На заднее сиденье утрамбовались оставшиеся шесть членов группы.
На докладе у президента, казалось, согласованная концепция опять рассыпалась, мнения стали меняться, неотразимые аргументы вдруг переставали казаться убедительными.
Не случайно… Неверная рекомендация могла качнуть мир к гибели. Не зря Роберт Кеннеди с грустью заметил: «Теперь я знаю, что чувствовал Тодзио,[81] готовясь к нападению на Перл-Харбор».
