взялся за тяжелые носители, то на «пятисотке» он не задержится. Не тот характер.
После встречи между нашими до тех пор не пересекавшимися организациями завязалось не то чтобы сотрудничество — тут более подходит слово «взаимоотношения».
Знакомство высветило, насколько разнились подходы двух конструкторов, двух школ к созданию, казалось бы, таких похожих изделий. Челомей двигался вперед осторожно, с каждым шагом, с каждым этапом усложняя программу. Сначала отработка на стенде, затем простейшие подлеты, и только когда накопится опыт — полномасштабные пуски. Так всегда работали в авиации.
Королев действовал по-иному. Вот как рассказывал о своей первой встрече с Сергеем Павловичем Марк Бендетович Гуревич, наш ведущий конструктор, возглавлявший работы по разведывательному спутнику:
«После достижения принципиальной договоренности Владимир Николаевич послал меня к Сергею Павловичу подписать тщательно подготовленное и завизированное всеми службами с нашей и их стороны решение о запуске нашего первенца на «семерке». Королев не заставил ожидать в приемной, принял очень быстро. Вел он себя благожелательно, но в каждом его слове звучал оттенок 'покровительства'.
Попросив меня сесть у стола, Королев и сам уселся напротив. Он стал подробно расспрашивать, что за спутник, кто заказчик, какова цель испытаний.
Его поразило, что предполагается всего пара запусков на «семерке», а сам спутник пока представляет собой далеко не то, что должно получиться по завершении программы. Мы планировали испытать только работу системы стабилизации и ориентации.
Откинувшись в кресле, Королев с любопытством спросил:
— А ты сам откуда? Из авиации?
Получив утвердительный ответ, как бы успокоился и поучающе произнес:
— Оно и видно! Что это вы с Володей за этапы затеяли. Дождись, когда тебя смежники закомплектуют, сделай целиком пяток объектов и пускай по полной программе. В нашем деле иначе нельзя. Ты думаешь, я бы согласился повторить фотографирование обратной стороны Луны? — почему-то спросил Королев».
Гуревич промолчал. Он был уже человеком немолодым, за плечами имел опыт сдачи не одной машины, прошел школу у Лавочкина, с самого начала разработки был ведущим конструктором по «Буре», испытал горечь аварий, пройдя сквозь них, научил ракету летать. Когда «Бурю» закрыли, Марк Бендетович вместе с Черняковым перешел к Челомею и возглавил на новом месте одну из важнейших и сложнейших разработок. То, что говорил сейчас Королев, противоречило всему тому, что он познал за свою жизнь, всему тому, чему он научился. Согласиться с главным конструктором Марк Бендетович, естественно, не мог, но и спорить не хотел, а потому мучительно придумывал, что сказать в ответ. Но Сергей Павлович не ждал ответа, он назидательно произнес: «Ракетная техника — не авиация» — и, вспомнив, что его ждут дела, потребовал: «Где твои бумажки?»
Решение он подписал без замечаний.
Естественно, по возвращении домой весь разговор Гуревич подробно донес до Челомея. Владимир Николаевич не удивился, только посетовал: «С Н-1 они еще хлебнут горя».
Возвращаюсь к прерванной неожиданно вклинившимся отступлением беседе Королева с отцом. Сергей Павлович как раз переходил к главному, к Н-1.
Для отца Королев приготовил так называемый генеральский набор: не чертежи, а картинки, понятные и неспециалисту, без особых деталей, отражающие только замысел, поражающий воображение дилетанта.
Здесь и в самом деле было от чего прийти в восторг. На первом планшете, который выложил на стол Сергей Павлович, тянулась к небу почти стометровая новая ракета, с изящно расклешенной юбкой первой ступени, чем-то смахивающая на ферзя из строгого кабинетного шахматного набора. Ей готовилась завидная судьба первой в мире донести человека до Луны.
Королев стал рассказывать. Отец внимательно слушал, его глаза впились в картинку.
— Стартовый вес ракеты около трех тысяч тонн, точнее, две тысячи восемьсот, ступеней — три. Первая работает на кислороде и керосине, последующие — на кислороде и водороде.
При этих словах Глушко недовольно скривился, но не произнес ни слова.
— Но это если двигателисты не подведут, — зыркнул на него Королев. — На всякий случай мы готовим и запасный вариант, используем уже имеющиеся у нас в заделе двигатели. Летные испытания начинаем в 1965-м, не позднее 1966 года. Пока оставалось в силе доложенное в Пицунде техническое решение об установке двадцати четырех, а возможно, — после короткой заминки добавил Королев, — и тридцати стопятидесятитонников конструкции Кузнецова.
— По мере уточнения параметров межпланетного корабля вес его прибавляется, так что на орбиту придется выводить не 75 тонн, а побольше. Для этого необходимо увеличить тягу ракеты, добавить двигателей, — не отрываясь от планшета и не прекращая говорить, Королев снова исподлобья глянул на Глушко.
Отец сделал вид, что не заметил.
При первой возможности, — Королев об этом докладывал и раньше, — стопятидесятитонники предполагается заменить на двигатели с тягой в шестьсот тонн. Сразу этого сделать нельзя, сроки не выдерживаются, получение сверхмощной тяги требует длительной конструкторской и стендовой отработки. К тому же подобных циклопических стендов в Союзе не существует, их строительство — отдельная проблема.
По словам Сергея Павловича, во множестве двигателей первой ступени была и своя привлекательность, выход из строя одного из них не приведет к катастрофе, специальная система отключит симметричный ему двигатель на противоположной стороне, чтобы не случилось перекоса, а оставшиеся сделают свое дело. На такой случай закладывается определенный избыток тяги.
Отец поинтересовался: зачем вообще заниматься шестисоттонниками, если есть более простое решение. Королев, не вдаваясь в подробности, ответил, что он не останавливается на всех технических проблемах, их немало. Работа над мощными двигателями необходима. Отец не стал углубляться, надо так надо.
Королев припас еще один аргумент в пользу шестисоттонника. Он достал из планшета очередной плакат с колоссальной, иного слова не подберешь, ракетой.
— Это наше будущее, дальняя перспектива, — пояснил Сергей Павлович, — с ее помощью можно послать человека на Марс. Тут без двигателей повышенной тяги не обойтись, ведь стартовый вес по сравнению с Н-1 возрастет во много раз.
Королев предлагал стопятидесятитонники делать у Кузнецова, но с привлечением Глушко, а мощные двигатели целиком поручить конструкторскому бюро Глушко.
Валентин Петрович сделал рукой какой-то неопределенный жест, как бы протестуя.
— Что вы скажете, товарищ Глушко? — обратился к нему отец.
Валентин Петрович попытался уйти от прямого ответа. Он сказал, что задача сама по себе интересна, но он сейчас перегружен, на нем висят и Янгель, и Челомей. Затем Глушко повторил уже не раз высказывавшуюся им точку зрения, что способность тяжелых компонентов самовозгораться при взаимном соприкосновении создает более устойчивый процесс горения, а с кислородом и керосином дело обстоит значительно сложнее. Успешной работы однокамерного двигателя большой тяги он гарантировать не берется. Он выразил удивление той легкостью, с какой Королев подходит к столь сложной технической проблеме. Что же касается водорода, то тут вообще темный лес, надо осваивать такие низкие температуры… Непонятно, как и подступиться. Всем своим видом Глушко демонстрировал, насколько ему не хочется участвовать в этом проекте.
Отец не отреагировал на тираду Глушко, лишь кивнул Королеву: можно продолжать. Сергей Павлович достал следующий лист. Речь пошла об этапах полета к Луне. Предполагалось, что в выведенном на орбиту Земли межпланетном космическом корабле разместятся два человека. На троих, как это предусматривалось в американском проекте, Н-1 просто не тянула.
Дальнейший полет строился так же, как и в проекте «Аполлон». Другое решение трудно себе представить, законы механики едины для всех.
